Митрофан Глобусов - Мысли и размышления

И она грянула. И произошло это, стоит напомнить, четверть века назад, в середине 80-х годов прошлого века.

Известно, что могучий механизм ее был запущен на самом верхнем этаже тогдашней власти нерушимого блока коммунистов и беспартийных, оказавшегося очень даже разрушимым. Верхний этаж назывался Политбюро ЦК КПСС, а человек, который запустил могучий механизм перестройки занимал высшую должность в стране. Это был генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев. И он со всей присущей ему энергией и с реальной помощью члена Политбюро Александра Николаевича Яковлева объявил о запуске механизма перестройки.

Однако, что это такое, никто еще толком ничего не знал. Все думали, что это что-то очередное и привычное, какое уже было не раз. Немножко поперестраивают, на том и закончат. И все опять пойдет так, как было. Очередная кампания завершится, и чудовищный идеологический пресс воздействия на людей продолжит давить их под бравурную музыку и алые стяги на флагштоках. Советский социализм вечен, а самое модное и желанное будущее для всего человечества — всеобщий, но несбыточный коммунизм.

Вот тут-то и случился тот самый конфликт, который лег в основу могучего механизма перестройки. И до сих пор политологи сильно орут друг на друга, пытаясь разобраться в том, что это был за конфликт, но то, что нельзя было им пренебречь, — ни у каких политологов не вызывает сомнений.

А тут еще, как на зло, цены на нефть рухнули. Были хорошие цены, а стали плохие. Количество зарубежных денег в казне резко снизилось, и в стране почти ничего не осталось, кроме несуразного народного хозяйства и нараставшего раздражения. Усугублялось положение еще и тем, что незадолго до начала перестройки американский Рональд Рейган совсем обнаглел. Этот выдающийся президент США объявил, что СССР — это не воплощение мира, счастья, радости, любви и добра, как людям внушали с детства, а жуткая и страшная империя, являющая царством зла, грубого надувательства и владеющая огромным количеством термоядерных боеголовок.

Вот тут-то вся эта перестройка и началась. И стала всех занимать. И вскоре вышли в свет такие литературные произведения и таких авторов, которые трудно было представить, что они когда-нибудь дойдут до сотен тысяч советских читателей. То же самое произошло и в области киноискусства. На экраны страны стали выходить такие кинокартины, которые невозможно было представить, что они когда-нибудь выйдут. Даже «Последнее танго в Париже» стало вскоре достоянием миллионов, и все убедились в том, что это никакая не порнография, как принято было думать, а высокое произведение искусства с Марлоном Брандо в главной роли.

Но самую главную роль в той давней и теперь уже старой перестройке сыграл, конечно, не Марлон Брандо. На сцену выступила сперва дурацкая антиалкогольная компания, затем полное отсутствие нормальной колбасы, а после уже повсеместная нехватка вообще каких-либо продуктов питания. И эта нехватка еды на фоне резко ослабшего идеологического прессинга на людей двинула всю перестройку резко вперед. И она завершилась полным и окончательным развалом Советского Союза, предваренного крахом содружества стран Варшавского договора и разрушением Берлинской стены. Мир стал иным.

Сегодня мы живем в этом ином мире. Природные условия в нем все те же, а так, вообще-то говоря, он теперь совсем иной. Этот мир битком набит колбасой и многими другими продуктами питания, в нем навалом модной одежды, электронных устройств и новейших строительных материалов; буйство всевозможных мнений составляет идеологическую палитру этого иного мира, и полное неучастие в официальной пропаганде является высшим проявлением здравого смысла. А еще здравый смысл все чаще протестует против некоторого идиотизма этого нового мира. Даже не некоторого, а против полного идиотизма, несколько похожего в чем-то на тот, который двадцать пять лет назад закончился перестройкой. И если новая грядет, то, значит, грядет, и с этим ничего не поделаешь. Мы за двадцать пять лет во всем поднаторели, неплохо кой-чему научились, поэтому самое время снова перестаиваться. Мы, если совсем нас припрет, все выбежим на свежий воздух и на воздухе перестроимся еще раз — нам не привыкать. И пусть будет запущен ее механизм хоть снизу, хоть сверху, а хоть и сбоку, нам и к этому не привыкать. И если даже ее совсем не будет, то и это тоже сойдет. Зачем нам еще одна перестройка?

На снимке справа я собственноручно запечатлел процесс, как я бросаю курить. Вы сами видите, что я этим занимался долго и буду, видимо, заниматься всегда. Все-таки, знаете, курить бросать — это, знаете ли, не писать бросать. Писать бросать можно всю жизнь, а после снова начинать с еще большим успехом и полной самоотдачей.

А то, как я курить бросаю, так то происходит со мной многократно и именно в процессе письма. Иначе скажу вам так: я либо пишу, либо курить бросаю. Одно из двух. А по-другому у меня не выходит. И никто точно не может сказать, сколько я уже воткнул окурков в эту пепельницу, с какой силой и расторопностью.

И уж наверняка никто не скажет, сколько раз мне кричала жена: «Митрофан, квартиру всю прокурил!» И, чтобы не прокуривать квартиру, я выходил на лестничную клетку. Но и там мне кричали: «Митрофан, всю лестничную клетку прокурил!» И после я шел и всюду курил, и везде мне что-то кричали, и я тоже хотел им крикнуть, что я — писатель, а писатели в своем праве, ибо их мало, и потому имеют желание хотя бы изредка покурить. Но ничего не кричал и возвращался домой…

А что до пепельницы, которая справа от вас, то только с виду похожа она на мое большое и живое сердце.

Я всегда был убежденным сторонником того, что без подлинных вкусовых ощущений жить невозможно, а уж тем паче усаживаться за письменный стол. Что я и делаю ежедневно. С утра до ночи и с ночи до утра я таким образом тренирую в себе подлинный вкус, чтобы выразить его в своем многотомном романе. И в каждой фразе у меня, в каждом моем абзаце, на всякой следующей странице призвано пробиваться сквозь толщу махрового безвкусия что-то подлинное, искреннее, настоящее, а из-за этого необходимое всему читающему человечеству.

А о том, как выглядел первый в мире человек со вкусом, никаких данных у меня нет. Он, вне всяких сомнений, не был похож на меня. И я архивы все перелопатил, а ничего нигде не нашел, что бы подтверждало нечто обратное. Одно мне стало известно: это был голый человек. Я же ношу махровый халат и шерстяные носки, чтобы ноги не мерзли. И если его за что-то выгнали из теплого фруктового сада, в кущах которого он впервые познакомился с женщиной, то меня никто ниоткуда не выгонял. Во-первых, я живу не в теплом фруктовом саду, а в своей приватизированной квартире, и у меня есть одежная вешалка и металлический дуршлаг, а у него не было ни вешалки, ни дуршлага. Во-вторых, он явно познакомился не с моей женой: первым с моей женой познакомился я. Я, конечно, догадываюсь, чем он там активно занимался с этой женщиной в этом саду сразу после их знакомства. Но это вкуснейшее в мире занятие так и осталось на его совести. А на совести тех, кто его за это из того сада выгонял, остались жесткие и прямые репрессии в отношении первого в мире человека со вкусом.