Аркадий Аверченко - Аргонавты

В то время я стоял во главе одного сатирического журнала, и по обязанности редактора мне приходилось ежедневно просматривать множество рукописей, присылаемых со всех концов России.

Произведения, которые присылались авторами с прямой и бесхитростной целью увидеть своё имя в печати, были в большинстве случаев удивительным образчиком российской безграмотности, небрежности и наивности. Мотивы присылки рукописей были по большей части одни и те же, и излагались они всегда в начале препроводительного письма:

«Говорят, попытка — не пытка… Поэтому посылаю в надежде, что…» и т. д.

«Не имея средств к существованию, решил выступить на поприще литературы, и поэтому присылаю…» и т. д.

«Не боги горшки обжигают, а поэтому прилагаю стихи и прошу напечатать…» и т. д.

«Будучи обременён многочисленным семейством, хотя и дьякон, хотел бы подработать на стороне стишками или чем…»

«В виду того, что все знакомые находят мои произведения недурными и даже великолепными, посылаю их вам для печати. Гонорар на ваше усмотрение…»

«Очень бы хотелось видеть себя в печати. Поэтому посылаю стишки и, если поместите, со своей стороны обещаю способствовать художественному и литературному успеху издания…»

А стихи были такие:

Так что автор, даже при самом сильном желании «способствовать литературному и художественному успеху», не мог бы этого сделать.

Однажды, среди всего этого потока вздорных рассказов, безграмотных стихов и нелепых претензий, моё внимание остановило письмо из каких-то Степанцов, сопровождавшее стихи. И то и другое было так удивительно, что я расхохотался, позвал сотрудников и прочёл послание из Степанцов ещё раз.

Вот какое оно было:

«Мы — я и брат — пишем вам об этом. Наша цель не столь строится на славе своих ранних творений, сколько в получении авторитетных анализов наших с братом недосугов, что открыло бы нам альтернативы сокровищ в литературных подвигов грядущих сочинений. Мы с братом встречаем в наших юных корпусах моментов много невыносимых — даже до боли при ведших дефактов, что много повредило нам в плавном сообразовании со всей литературной корпорацией. Мы запоздали. Но, ничего. Нам ещё нельзя упускать листву на безнадёжное высушение и неозеленение. К сожалению, нравоучительной использованности в Степанцах нам не найти. Так, что посылаем с братом свои произведения, и ежели ваш уважаемый журнал отнесётся к нам инертно и напечатает, то посвятим свою жизнь великой литературе поэтических сообразований. Ответьте в „Почтовом ящике“ под фирмой „Абраму и Бенциону Самуйловым из м. Степанцов“».

При письме прилагались стихи обоих братьев, причём Абрам, обладавший, очевидно, пылким, сангвиническим темпераментом, писал так:

Стихи

Меланхолик Бенцион был прямой противоположностью своему пылкому брату. Тона у него были элегические, нежные, и даже стихи так и назывались «Элегия».

Письма и стихи очень потешили секретаря и сотрудников.

— Какой же вы дадите ответ этим чудакам?— спросил секретарь.

— Увидите,— засмеялся я.

На другой день я ответил в «Почтовом ящике» — в ряду других юмористических шутливых ответов неудачникам пера и карандаша — братьям Абраму и Бенциону из м. Степанцов.

«Братья-писатели! Приводим ваши стихи, представляя их на суд публике. Очень талантливо. Я думаю, все согласятся с нами, что самое лучшее для вас,— это забросить ваши степанцовские дела и приехать в Петербург, чтобы такие гениальные дарования развивались и совершенствовались в благоприятных условиях. Довольно ли вам по 500 рублей в месяц заработка?»

В ближайшем номере журнала «Почтовый ящик» был напечатан, и журнал разлетелся по всей необъятной России, вплоть до безвестных Степанцов.

Однажды, когда я, сидя у себя, просматривал последнюю корректуру, мне сообщили:

— Вас на лестнице спрашивают каких-то двое.

Я вышел.

На площадке лестницы действительно стояли два худых, грустных господина, обременённых чемоданом, парой подушек и какими-то коробками и свёртками.

— Что та-ко-е?— отшатнулся я в удивлении.— В чём дело? Вы, вероятно, не ко мне?

— Ну, если вы редактор, то к вам,— сказал, дружелюбно улыбнувшись, старший человек.— А если не редактор, то не к вам.

— Мы прямо, так сказать, к нему, к редактору,— подтвердил господин помоложе.

— Кто вы такие?

— Конечно, он нас не узнал,— обернулся один к другому.

— Конечно, если они нас никогда не видали. Хе-хе! Мы — братья Самуйловы. Он — Абрам, а уж я так Бенцион.

— Что же вам от меня угодно?

— Смотрите!— сказал Бенцион.— Это человек так занят, что даже всё забыл. Мы же из Степанцов, которые стихи вам прислали, а вы ещё написали — «приезжайте, можно склеить гениальное дельце». Бенцион толкнул Абрама в бок, и тот одобрительно, полный радужных перспектив, захохотал.

Я похолодел.

— И вы потому, что прочли мой ответ в «Почтовом ящике», потому и приехали?

— Ну, конечно,— кивнул курчавой головой Абрам.— Зря на чтобы мы поехали?.. А так — отчего же!

— Сделайте милость!— подтвердил Бенцион.

Я стоял бледный, растерянный.

— Где же вы… остановились?

— А нигде. Прямо так с вокзала, то к вам. Стихов привезли кучу. Три недели писали.

— Ну, хорошо… Заходите через четыре дня… Я подумаю.

Братья схватили свой чемодан, подушки, взялись за руки и послушно повернулись к дверям.

— Постойте,— остановил я их.— А деньги-то у вас пока есть?

— Абрам,— с любопытством обратился Бенцион к брату,— а деньги у нас пока есть?

Тот полез в карман.

— Есть. Рупь с мелочью. Билеты стоят, извините, чертовски дорого. Ну, мы как-нибудь пока.

— Постойте!— нетерпеливо вскричал я.— Нате вам пока, а там увидим.

— Зачем?— удивился Абрам.— Ведь мы же ещё не заработали.

— Это так принято, называется аванс, берите.

— Называется аванс,— подтвердил Бенцион.— Бери, Абрам. Отработаем.