Уорнер Лоу - Шутник

Приковылял уже изрядно подвыпивший дядя Фрэнк. Гордая Мелисса показала рисунок и ему. Едва глянув, дядя рассвирепел:

— Женщина! Голая! Мерзопакостная дрянь! — и сверкнул на меня глазом.

— Кто учит девочку рисовать такие гадости?! — Он вдруг швырнул рисунок в огонь, листок тут же ярко вспыхнул. Мелисса вскрикнула и с плачем умчалась наверх.

— Мерзопакостная дрянь! Мерзопакостная дрянь! — подхватил Питер, его поэтическое чувство откликнулось на ритм слов.— Жен-щи-на го-лая! — Он пристукивал машиной по полу в такт припеву.— Мер-зо-па-кост-ная дрянь!

— Да замолчи же! — прикрикнул я на сына. И сердито сказал дяде Фрэнку:

— Когда ты научишься себя вести?

Вид у дяди был сконфуженный.

— Прости. Что виноват, то виноват. Но тебе не придется долго терпеть меня. Скоро, очень скоро я отбуду в Великое Запределье.

Дядя Фрэнк часто повторял это, и мы с Марией, рассерженные, не выказали особого сочувствия.

И очень потом пожалели. На следующее утро дядя Фрэнк долго не появлялся, и Мария пошла взглянуть, что случилось. Он лежал на постели мертвый, но на лице у него застыла счастливая улыбка.

Мы вызвали доктора, и через час дядю Фрэнка увезли. К счастью, ребята были в школе.

Печально. Несмотря ни на что, мы полюбили старика. Стали перебирать его вещи — ничего интересного... Как вдруг наткнулись на рукопись. Дневник. Записи многих лет, его корявый почерк на всех сортах бумаги: и на красивой гостиничной, и на старых конвертах. Было очень трудно подобрать листки по датам и разобрать почерк, но, наконец, нам все перепечатали.

Документ во многом бесстыдный и наглый. Сначала даже иным событиям не очень-то верится, но я, не пожалев трудов, проверил факты во всех случаях, когда была возможность сверить их с другими источниками, и обнаружил: записки правдивы.

Кое-где я прерываю записки примечаниями, а так оригинал сохранен в точности. Вот он.

Как хорошо мне помнится первое мое столкновение с Уильямом Сомерсетом Моэмом! Это случилось холодным вечером в Лондоне в 1908 году. Тогда мне было 28 лет. Мать оставила мне скромное наследство, которое, боюсь, я проживал чересчур споро. Но о завтрашнем дне я не печалился. Предавался удовольствиям, наслаждаясь вкусной едой и вином и опьяняясь компанией дам, прелестных и сговорчивых.

В этот вечер я в обществе двух бойких девиц — звали их Флосси и Бесси — отправился на представление очаровательной комедии Моэма «Миссис Дот». После спектакля мы зашли в роскошный ресторан напротив. Пушистые ковры, искрящийся хрусталь и сверкающее серебро.

Сомерсета Моэма я заметил, когда заказал уже третью бутылку шампанского. Он сидел неподалеку в компании элегантно одетых дам и джентльменов.

(Примечание. Моэму было тогда 34. Он уже написал шесть романов, четыре нашумевшие пьесы и большое количество коротких рассказов.)

Я сразу же решил подойти к нему, похвалить его замечательную комедию. Поднявшись, я направился к его столику. Может, я и держался чуть нетвердо на ногах после шампанского, но ум мой был ясен, как стеклышко.

Когда я подошел, Моэм как раз рассказывал какой-то забавный случай. Наверное, почувствовав мое дыхание на затылке, он на минуту повернулся и взглянул на меня. Росточка Моэм был невысокого, у него были тяжелые веки, большие уши, и он слегка заикался.

— Чем... могу служить?

— Да вот, Сомерсет, хотел сказать, что ваша сегодняшняя пьеса — блеск!

(Примечание. Моэм просто приходил в бешенство, когда к нему обращались — «Сомерсет».)

— Очень любезно с... с вашей стороны. Спасибо... что не поленились, подошли,— он улыбнулся и кивнул, явно приглашая меня подсаживаться. Я взял стул от соседнего столика и брякнулся рядом.

От нашего столика мне махали и делали знаки Флосси и Бесси, но я их игнорировал.

— Ради бога, Сомерсет, не прерывайтесь, рассказывайте дальше.

Улыбаясь, ко мне повернулась соседка Моэма. Это была не кто иная, как миссис Патрик Кембэлл, великая знаменитая актриса.

— Боюсь, мы отрываем вас от ваших дам.

— Да что там, миссис, не беспокойтесь. Не всякий день выпадает случай поболтать запросто с Сомерсетом,— и, потрепав Моэма по плечу, я с теплой улыбкой придвинулся ближе.

Когда Флосси переберет шипучки, она шалит не в меру. И теперь, хихикая, девушка взяла третью — непочатую — бутылку шампанского из ведерка и пустила по полу ко мне. Я видел, как бутылка, подпрыгивая, катится к нам. Спешил к нам, подпрыгивая, и старший официант. Но не успел. Бутылку, как следует не охлажденную, распирало изнутри. Полетели и проволока и пробка. Шампанское брызнуло, заливая ноги и красивое бархатное платье миссис Патрик Кембэлл. Стараясь защитить актрису, я схватил бутылку с пола и отвернул от нее, но по оплошности направил горлышко на Моэма, и лицо ему омыл фонтан шампанского.

Конечно же, я очень огорчился и тут же кинулся вытирать ему лицо салфеткой. Энергично, рьяно. Моэм, отбиваясь от моего доброго деяния, вскочил на ноги, громогласно протестуя.

Миссис Кембэлл тоже вскочила и отпихнула меня, крича: «Да прекратите же вы, пьяный идиот!» От ее толчка я потерял равновесие и, стараясь удержаться, схватился за угол скатерти, но, к несчастью, потянул ее за собой, и все разлетелось: и хрусталь, и серебро, и канделябры! Дамы за столом визжали. Рядом с Моэмом стоял серебряный кофейник с дымящимся кофе, кофейник опрокинулся, кофе вылился Моэму на брюки. Моэм завопил, и в тот же миг я рухнул на него. Стул под ним подломился, и мы оба грохнулись на пол.

По счастью, я не изувечился. Меня поднял на ноги старший официант, а Моэму помог другой. Старший официант сердился и ворчал. Очень, конечно, неразумно. Он не понимал, что я тут совершенно ни при чем.

— Должен попросить вас уйти, сэр! Немедля!

— Не-е-ет! Сначала я извинюсь перед моим другом Сомерсетом.

Моэм был уже на ногах, его глаза метали молнии из-под бровей, на которых все еще пузырилось шампанское. Он яростно накинулся на меня.

— Черт бы вас побрал, сэр! Черт бы вас побрал!

Вот это было уже чересчур. Я не позволяю ругать себя. Любой нормальный человек понял бы, что винить надо вовсе не меня. Само собой напрашивалось объяснение его неоправданной грубости: Моэм не джентльмен.

Я выпрямился и ледяным тоном отчеканил:

— Сильно сомневаюсь, сэр, что мне захочется еще раз разговаривать с вами.

Поставив грубияна на место, я удалился вместе с Флосси и Бесси.

На следующей неделе я дважды натыкался на Моэма. Первый раз на Пиккадили-серкус. Я по нечаянности налетел на прохожего на углу. В руках у него была пухлая папка. Споткнувшись от моего толчка, он выронил ее. День был ветреный, бумаги разлетелись по площади. Моэм — это был он — замычал от досады. И тут он узнал меня.