Лев Ларский - Здравствуй, страна героев!

Бабушка хорошо разбиралась в людях, она очень уважала профессора. Но она в нем ошиблась. Как говорится, и на старуху бывает проруха. Туполева я видел несколько раз и у дяди и в Наркомате, куда дядя меня иногда брал посмотреть всякие модели самолетов, которые находились в его кабинете.

Своих детей у дяди Марка не было, и он был очень привязан к племянникам, а ко мне в особенности, после того, как умерла моя мама. Он даже намеревался меня усыновить и, если бы не болезнь и смерть бабушки, он, наверно, это осуществил бы.

Бабушка стала таять буквально на глазах. У нее обнаружили рак.

Наши семейные сборы пришлось отменить.

Удары, обрушившиеся на нашу семью, начались с бабушкиной смерти. Из всех несчастий самым ошеломляющим явился для меня арест дяди Марка. Он был арестован по так называемому делу Туполева.

После похорон бабушки дядя Марк оказался в кремлевской больнице с сердечным приступом. Прямо оттуда его забрали в Бутырскую тюрьму.

Как обычно от меня все это долго скрывали.

Все взрослые в нашем семействе трогательно оберегали друг друга от всяких волнений и неприятностей.

Когда у папы начались неприятности, это стали скрывать от бабушки, чтобы она не нервничала и не переживала.

Когда выяснилось, что у бабушки рак, это стали скрывать от дяди Марка, потому что у него больное сердце и т. п.

А в конце концов получалось только хуже. Верховодила этой тайной политикой тетя. Что касается меня, то у нее вообще была такая теория, что детям нечего совать нос в дела взрослых.

Поэтому от меня пытались скрыть все: и арест отца (в этот момент я жил в деревне у няньки), и смерть бабушки, и арест дяди Марка…

Как только меня ни обманывали, на какие только ни шли ухищрения ради моей же пользы — чтобы меня уберечь, чтобы я не страдал.

А я, между прочим, все знал: нянька мне все выкладывала. Она, по простоте своей, этой тетиной политики не понимала и считала, что в семье ничего нельзя друг от друга скрывать.

Массовые аресты в Доме Правительства начались еще при жизни бабушки. По словам тети, умирая, бабушка сказала: «Наш вождь, товарищ Сталин, делает революции аборт».

Катастрофа бабушкиного государства произошла на моих глазах. Конечно, оно не провалилось на морское дно, как Атлантида, и не было разрушено извержением вулкана, подобно Помпее. Если бы в 1937-38 годах существовало атомное оружие, то можно было бы даже предположить, что в Доме Правительства тогда взорвалась нейтронная бомба, уничтожившая человеческие жизни, но не повредившая сам дом. Он, по-прежнему, высится возле Большого Каменного моста, а об испарившихся его обитателях напоминает лишь несколько мемориальных досок на его угрюмых стенах.

Хорошенький дом: поговаривают, будто в полнолуние по нему бродят призраки, пугая до смерти теперешних жильцов: призрак любимца партии Бухарина, призрак славного маршала Тухачевского, призрак вождя социалистической промышленности Куйбышева и сотни других. Если бы мой друг детства и наставник Карл Маркс проживал в Доме Правительства, скорее всего, сам бы оказался в рядах этой бессмертной гвардии, и тогда, возможно, по-иному зазвучал бы его бессмертный лозунг: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунистов».

Туполев не стал призраком, он остался жив. О предательстве Туполева на фронте было широко известно. Я не раз слышал разговоры, что немецкие истребители — «Мессершмидты», намного превосходящие советские по своим летным и боевым качествам и наносившие нам большой урон, на самом деле сконструировал Туполев и что якобы еще перед войной он выдал все секреты и чертежи немцам.

За это подлое предательство Туполева ненавидели люто, еще больше, чем Тухачевского и прочих «врагов народа».

Как известно, после войны Туполев был реабилитирован и стал одной из наиболее популярных в Советском Союзе личностей, получив все наивысшие звания, чины и награды. Имя его буквально стало легендарным благодаря его вкладу в развитие советской авиации.

Думаю, что Туполев никаких тайн немцам не продал, но то, что он продал моего дядю, Марка Самойловича Миронова (Поляка), это — факт.

Дядя Марк погиб на Колыме в 1943 году примерно в то время, когда я высаживался на Керченский плацдарм. О гибели его мы узнали лишь через пять лет.

А на кратком свидании с тетей в больнице Бутырской тюрьмы он сказал: «Я ни в чем и ни перед кем не виноват, если я погибну, то знайте — меня оклеветали Туполев и Преображенский».

Разумеется, тетя, верная своей политике, не открывала мне тайны до тех пор, пока академик Туполев, генерал-полковник, генеральный конструктор, многожды герой и лауреат, не был выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР по нашему избирательному округу.

И тогда тетя поведала мне обо всем, чтобы осуществить свой план отмщения: мы с ней вычеркнули фамилию кандидата в депутаты Туполева из избирательного бюллетеня.

И это с моим-то легендарным прошлым!

Перед вступлением в бой на Керченском плацдарме, после того, как нам выдали по «сто грамм», полк решили дополнительно подзаправить. Под свист снарядов ансамбль дивизионных придурков исполнил перед нами свой коронный номер «Марш Энтузиастов»:

и я вместе со всем полком подхватывал вдохновляющий припев:

Кажется, в те минуты я, еще не будучи придурком в стрелковой роте, принял решение повторить подвиг Матросова.

Мог ли я тогда представить себе, до какой жизни докачусь? Что совершу антигосударственный акт, за который в доброе старое время, если бы узнал кто следует, меня бы отправили еще подальше, чем Туполева, — чтобы знал наперед, как выполнять свой гражданский долг.

Когда меня военные назвали «придурком», причем вместе с моим папой, я так обиделся, что не захотел даже оставаться в этом неприветливом здании с колоннами на улице Кропоткина, откуда знаменитой ночью 16 октября 1941 года сбежала Академия Генерального Штаба Красной армии имени К. Е. Ворошилова.

Но мы оказались, как в тюрьме, — у дверей стояли часовые и никого из штатских не выпускали из помещения.

— Почему они нас оскорбляют? Я не хочу с ними ехать, — заявил я своему папе. Мое самолюбие было очень уязвлено.

В здании Академии осталась лишь ее административно-хозяйственная часть и начальство — генерал-лейтенант Веревкин-Рохальский, начальник Академии, так же, как и ее комиссар Калинин (как нам успели сообщить, родственник всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина), подобно капитанам тонущего корабля, покидали свои посты последними.