Джером Джером - Чего стоит оказать любезность

Медленно взбираясь по ступенькам кафедры, преподобный Август Крэклторп не имел ни малейшего представления о том, что он сейчас будет говорить. Солнечный свет падал на обращенные к нему лица прихожан, заполнивших церковь до последнего уголка. Никогда еще преподобный Август Крэклторп с высоты церковной кафедры не видел своих прихожан такими счастливыми, такими жизнерадостными. Он вдруг почувствовал, что ему не хочется их покидать, да и они тоже не хотят разлучаться с ним, в этом не могло быть сомнения. Ведь иначе их надлежало бы считать скопищем самых бессовестных лицемеров, когда-либо собиравшихся под одной крышей. Преподобный Август Крэклторп отбросил это мимолетное подозрение как внушенное нечистым духом, свернул лежавшую перед ним аккуратную рукопись и отложил ее в сторону. Прощальная проповедь была не нужна. Еще не поздно было все повернуть по-иному. Преподобный Август Крэклторп первый раз говорил с кафедры экспромтом.

Преподобный Август Крэклторп сказал, что охотно берет вину на себя. Он-де легковерно полагался в своих суждениях на свидетельства нескольких человек из прихода, чьи имена здесь нет нужды называть, на людей, которые, он надеется, когда-нибудь еще пожалеют о всех вызванных ими недоразумениях, хоть сам он по-христиански и прощает этих братий своих, — и он допустил мысль, что прихожане церкви святого Иуды питают к нему личную неприязнь. Он хочет всенародно принести извинения в своей невольной ошибке. Он несправедливо судил об уме и сердце вичвудцев. Теперь он узнал из их собственных уст, что их оклеветали. Они не только не хотят его отъезда, но, напротив, очень огорчились бы разлукою с ним — это совершенно очевидно. Получив теперь уверенность в уважении к нему и даже, можно сказать, благоговении со стороны большинства прихожан, — уверенность, надо признаться, несколько запоздалую, — он ясно видит, что может по-прежнему заботиться об их духовных нуждах. Покинуть столь преданную паству означало бы выказать себя недостойным пастырем. Непрерывный поток сожалении по поводу его отъезда, изливаемых перед ним за последние четыре дня, заставил его в конце концов призадуматься. Что ж, он останется с ними, но при одном условии.

Море людей, там, внизу, заволновалось, — что более внимательному наблюдателю напомнило бы судорожные движения утопающего, готового ухватиться за любую соломинку. Но преподобный Август Крэклторп был занят только своей речью. Приход, говорил он, очень велик, а он уже не молод. Пусть дадут ему в помощники какого-нибудь добросовестного и энергичного человека. У него есть на примете такой человек, его близкий родственник, готовый за небольшое вознаграждение, о котором и говорить не стоит, занять эту должность. С церковной кафедры неуместно обсуждать подобные вопросы, но позднее, в ризнице, он будет рад побеседовать с теми из прихожан, кто пожелает туда зайти.

Во время пения гимна большинство прихожан было взволновано только одним вопросом — как побыстрее выбраться после службы из церкви. Еще оставалась слабая надежда, что преподобный Август Крэклторп, не получив себе помощника, сочтет необходимым, ради сохранения собственного достоинства, отряхнуть со своих ног прах этого прихода, щедрого на чувства, но безнадежно скупого, когда дело коснется кармана.

Однако то воскресенье было злополучным днем для прихожан церкви святого Иуды. Еще нельзя было и помышлять об уходе из церкви, как вдруг преподобный Август поднял руки, облаченные в широкие рукава стихаря, и попросил позволения ознакомить свою паству с содержанием короткой записки, только что ему переданной. Он, мол, уверен, что после этого все пойдут домой с чувством радости и благодарности в сердце. Среди них находится человек, достойный быть образцом христианской благонамеренности и делающий честь англиканской церкви.

При этих словах все увидели, как залился краской один толстый приземистый человечек, бывший лондонский суконщик, оставивший оптовую торговлю в Ист-Энде, чтобы жить на покое, и совсем недавно обосновавшийся в помещичьем доме.

Вновь прибывший ознаменовал-де свое вступление в их среду столь щедрым даром, что это послужит блестящим примером для всех богатых людей. Мистер Хорэшио Коппер… — тут достопочтенный джентльмен запнулся, видимо не разбирая почерка.

— Купер-Смит, сэр, двойная фамилия, — тихим шепотом подсказал суконщик, все еще красный от смущения.

Мистер Хорэшио Купер-Смит прибегнул (здесь голос преподобного Августа зазвучал увереннее) к весьма достойному средству сразу же привлечь к себе сердца сограждан: он выразил желание платить помощнику священника целиком из своего собственного кармана. При таких условиях больше не может быть речи о разлуке преподобного Августа Крэклторпа со своими прихожанами. Преподобный Август Крэклторп надеется до самой смерти быть пастором церкви святого Иуды.

Вероятно, ни из какой церкви не выходили прихожане более торжественно и степенно, чем из вичвудской церкви святого Иуды в то памятное воскресное утро.

— Теперь у него будет больше свободного времени, — сказал своей жене, поворачивая за угол Акейша-авеню, младший церковный староста мистер Байлз, удалившийся от дел оптовый торговец скобяными товарами, — больше свободного времени, чтобы дать нам еще больше почувствовать, какой он для нас бич и вечный камень преткновения.

— А если еще этот «близкий родственник» смахивает на него.

— Так оно и есть, можешь не сомневаться, иначе он и не подумал бы взять его в помощники, — выразил уверенность мистер Байлз.

— Ну, встречусь я теперь с этой миссис Пенникуп, уж я с ней поговорю! — воскликнула миссис Байлз.

Но что толку было в этом?

1904