Владимир Кунин - Кыся

Я, когда немного оклемался, взял эту дохлую крысу, поднялся с ней в Шашлычную со стороны кухни, аккуратненько проскользнул в какой-то их предбанник, положил крысу перед собой и сел.

Бежит мимо молодая девка в черном клеенчатом переднике чуть ли не на голое тело, тащит гору грязной посуды. Увидела дохлую крысу, как заорет на всю шашлычную! Кухня сбежалась на крик, кладовая, разделочная, посудомойка… Даже шеф-повар Сурен Гургенович. Даже два бандита, которые охраняли эту шашлычную, и то прибежали с пистолетами в руках. Картинка маслом!

Все столпились вокруг меня и дохлой крысы, ахают, руками машут, а я сижу себе так невзрачненько, головку опустил, умываюсь, усы лапой разглаживаю, дескать, «Что вы… Какие пустяки. Не извольте беспокоиться — я для вас всех крыс в мире переловлю…»

Сурен Гургенович так задумчиво говорит:

— Значить, у нас появились крысы… Значить, может приехать санэпидстанция… Значить, все посыпют ядохимикатами, а нас закроют… Или возьмут с нас столько долларов, что мы потом кровью кашлять будем.

У нас теперь все почему-то на доллары…

— Значить, этого нельзя допустить, — говорит Сурен Гургенович. — Каждый сам понимает. Значить, нам нужен этот Кот!!! Крысу выбросить, Кота накормить! В нем наше спасенье. Вот, что это значить!!!

С тех пор, я изредка приношу в эту шашлычную дохлую крысу, имени моего друга Бродяги, и тем самым подтверждаю свою беззаветную службу Сурену Гургеновичу, его шашлычной и всем остальным жуликам, которые здесь работают.

Я даже Бродягу сюда приводил кормить. А прошлой зимой у меня был длительный, почти двухнедельный роман с одной Кошечкой — она сейчас эмигрировала по еврейской линии — так мы туда вдвоем жрать ходили. И все это воспринимали, как должное. А крыс в этой шашлычной отродясь не было! Это я их туда носил.

Господи, как мысли скачут… Бедный Шура! Три, от силы четыре дня он будет спокоен, а уже на четвертый он же помчится искать меня по всему району! Он же просто с ума сойдет от горя. Работать не сможет… Он мне уже раз сто говорил, выпуская меня на улицу:

— Мартышка, вот ты уходишь, а ведь я без тебя ничего не могу сочинить. А если я не смогу сочинять — мы останемся без заработка. Ты еще пожрешь в своей шашлычной, а я куда денусь без денег? Я могу умереть с голоду. Так что ты уж, пожалуйста, сильно не задерживайся — одна драка, две Кошки, и все! Договорились? Помни, что ты моя Муза, Мартын…

Боже мой, что же делать?!. Ведь если я правильно понял из разговора этих «водил», как они сами себя называют, именно мы, с «моим» джинсовым, будем три дня плыть до Киля, два дня пилить до Мюнхена, там разгрузимся у какого-то «Сименса» и, возможно, отдадимся этому Сименсу во фрахт. То есть станем работать на Сименса, потому, что мы, русские, для Сименса гораздо дешевле, чем их собственные немецкие водилы. Тогда мы задержимся в Германии еще недели на три-четыре… Потом снова загрузимся у Сименса в Мюнхене и вернемся в Киль. Там въедем на наш теплоход и поплывем домой. Это еще почти трое суток. Короче, дома меня не будет, значит, около месяца?.. Или того больше… Мама родная!.. Что же это с Шурой-то будет?!!

Я чуть не расплакался. Я представил себе исхудавшего, небритого Шуру Плоткина, одиноко лежащего на своей широченной тахте. Он ее почему-то «станком» называет… Невидящими глазами Шура смотрит в потолок и шепчет слабым-слабым голосом:

— Мартынчик, где ты?.. Мартышка, единственный мой. На кого ты меня покинул?..

В квартире срач, грязная посуда со ссохшимися объедками горой громоздится в кухонной раковине. Пишущая машинка покрыта толстым слоем пыли, а клавиатура затянута паутиной… Телефон не работает… Отопление и свет выключены за неуплату по счетам. Один раз у нас уже было такое.

А с тахты несется тихое:

— Где ты, Мартын? Я не могу жить без тебя… Я погибаю, Кыся! КЫСЯ!!! КЫСЯ!..

…Что такое?!! Что за «КЫСЯ»?.. Я в сонном оцепенении открываю глаза.

— Кыся… Барсик! А у нас гости!.. Ишь, заспался… Ну-ка, познакомься с тетей. Тетю зовут… Слушай, как тебя зовут? Кыся спрашивает…. Да, Кыся? Она по нашему ни хера не тянет! Я с ней исключительно по-немецки. Ви дайне наме, майне либер медхен?

Оказывается, Шура мне приснился. И квартира наша, и кухня — все было во сне… А сейчас по кабине гуляет свежий воздух, одна дверь распахнута, и мой временный приятель Водила — изрядно уже пьяненький, в костюмчике, галстучке и рубашечке, подсаживает в кабину, не поверите, совершенно ЧЕРНУЮ девицу!!!

Вот это да! Таких у нас с Шурой еще не было!

— Я тебя спрашиваю, ви дайне форнаме, бля?.. — упрямо повторяет Водила. — Извини, забыл.

— Айм но эндостайн, — говорит черная и повисает на Водиле.

— Ногу-то выше поднять можешь? — спрашивает у нее Водила и сам своею рукой задирает ей ногу на высокую подножку кабины грузовика. Потом берет ее за пышный зад и легко вкидывает девицу прямо в кабину. Она начинает хохотать по-своему и падает прямо на меня. Я еле успеваю из-под нее выскользнуть. Водила тоже влезает в кабину и захлопывает за собою дверь. Черная девушка тут же с хохотом начинает расстегивать ему ширинку брюк.

— Да погоди ты, торопыга… — стыдливо поглядывая на меня, бормочет Водила. — Дай хоть окна занавешу… Неровен час, увидит кто. Неудобно же! Ну, вартен, вартен, кому говорю…

Водила задергивает занавески на боковых окнах кабины, опускает плотную шторку на лобовом стекле и включает верхний плафон. Мягкий свет растекается по кабине. Теперь мы трое отделены от всего остального мира.

— Вот, познакомьтесь… Дарф их форштелен… — медленно и громко говорит Водила и показывает на меня пальцем. — Дас ист майне Кыся… Просекла? В смысле — ферштеен?.. Кыся! А ты кто?

И Водила потыкал пальцем в грудь этой черненькой. Та поняла это по-своему и тут же сбросила с себя маечку типа лифчика, юбочку величиной с носовой платок, и какие-то кукольные трусики.

— Да нет… Не то. Хотя и это сгодится — сокрушенно сказал Водила. Повторяю… Дас ист майне Кы-ся-а-а! Кыся, ебть, сколько раз говорить?! А ты? Ви хайст ист ду?!

Он снова ткнул пальцем в плечо черненькой. Та вдруг догадалась, о чем он ее спрашивает, и снова звонко расхохоталась:

— Сузи! Су-зи!…

— Точно, Сузи… — несколько растерянно повторил Водила. — Ты же еще в баре говорила… Сузи. Вот теперь — порядок! А это мой Кыся…

Но Сузи не обратила на меня никакого внимания, воскликнула не по-нашему «Ах!..» и двумя руками сама вытащила из штанов Водилы его…

Ну, ладно, ладно… Не буду! Я же знаю, что у Людей это почему-то считается неприличным, постыдным. Хотя, что тут неприличного — убей Бог, не пойму. Одна из частей тела и все. Вы же носа своего не стесняетесь? Или, к примеру, руки, уха… Дикость какая-то!