Александр Котов - В шутку и всерьез

Шведские шахматисты пользуются в СССР не меньшей известностью, чем наши в Швеции. Гедеон Штальберг, Госта Штольц, Эрик Лундин, Шандор Нильсон, Бенгт Хорберг – эти и другие имена непрерывно встречаются на страницах теоретических учебников и периодических шахматных журналов.

Еще в начале тридцатых годов советские шахматисты следили за успехами одаренного шведского гроссмейстера Госты Штольца. Его выдающийся талант заметно обогатил шахматное искусство. Штольц обладал прекрасными человеческими качествами. Его доброжелательность, незлобивость в сочетании с особым, лишь ему присущим чувством такта вызывали к Госте любовь и уважение у всех, кто его знал. К великому несчастью, в судьбе этого замечательного шахматиста роковую роль сыграл неизлечимый недуг. По каким-то личным причинам Штольц в последние годы жизни много пил. Но даже в состоянии крайней опущенности он сумел сохранить трогательную теплоту по отношению к людям.

В одном из туров шахматной Олимпиады 1952 года в Хельсинки команда Швеции встречалась с американцами. Исход матча был важен и для нас, поскольку мы вели ожесточенную борьбу за звание чемпионов, а команда США была конкурентом.

Вот почему я, капитан команды СССР, прямо-таки обмер, когда заметил, что одно из четырех "шведских" мест пустует. Ну, конечно, так я и знал: нет Штольца. Уже полчаса, как пущены часы, а шведа нет. Стараясь не показывать своего волнения, я то и дело поглядывал на входную дверь и, как родному, обрадовался Штольцу, когда тот появился, наконец, в огромном зале.

Увы, радость моя была преждевременна – швед еле держался на ногах. Только с чьей-то помощью он добрался до своего места и без сил плюхнулся на стул. Закрыв лицо руками, Штольц думал, какое начало партии избрать.

Прошло часа три. Все это время я не подходил к столику, за которым играли Штольц и Эванс. Зачем зря волноваться! Остальные члены шведской команды имеют хоть какие-то шансы немного задержать американцев, а тут… Оценив ход других сражений интересовавшего меня матча, я все же мельком глянул и на позицию в партии Штольц – Эванс. И лучше бы не глядел: у Штольца не хватало фигуры!

В этот момент я почувствовал на себе чей-то взгляд. Между пальцев, прикрывающих глаза, Штольц внимательно и как-то хитро смотрел на меня. Тогда я решил получше разобраться в позиции. Вывод меня несказанно обрадовал: хотя Эванс имел лишнюю фигуру, атака Штольца была неотразима! Рассчитав один вариант, затем другой, я поразился глубине проведенной Гостой комбинации. А в глазах Штольца, чуть видных между пальцами, был укор: "Что же это ты – не верил? Думал, не смогу уж и играть в таком состоянии?"

Восхищенный красотой развернувшегося боя, я уже ни на шаг не отходил от этой партии. Вот Эванс сделал вынужденный ход. Теперь решал шах ферзем с d4 на h8. На секунду меня охватил испуг: донесет ли Штольц ферзя до такого далекого поля, не уронит ли? Нет, Штольц объявил шах. Американец остановил часы и протянул руку победителю.

И тут наступил самый трудный момент для Штольца: он никак не мог поймать руку противника. Один раз направил неестественно распрямленную ладонь в сторону Эванса – мимо. Еще раз – нет. Наконец Госта схватил руку Эванса и, радостный, долго тряс ее. Совместный анализ, проведенный после окончания партии, показал: комбинация Штольца была верна во всех разветвлениях.

Когда мне доводилось встречаться со Штольцем, я с грустью замечал, что он все больше слабеет. Ничто не избавляло его от болезни. А пить уже было не на что, и мастер тактических ударов в шахматах пускался в жизни на "тактические ухищрения".

– Я прошу вас, дайте мне, пожалуйста, немного денег, – обратился Штольц к Бистрему в последний год своей жизни.

Тот отлично понимал, зачем Госте понадобились деньги, и решил не допустить нового приступа губительной страсти.

– А зачем вам деньги? – сделав невинное лицо, спросил президент шахматной федерации Стокгольма.

– Мне… мне нужно купить маме кофе, – нашел первый попавшийся предлог Штольц.

Но он забыл, что Бистрем занимается торговлей – кофе, снабжая им почти всю Скандинавию.

– Вам нужен кофе? – обрадовался Бистрем. – Отлично! Я дам вам столько кофе, сколько вы захотите. Ваша мама будет очень довольна!

Штольц растерялся. Понятно, что такой выход его совсем не устраивал. Но и здесь изобретательный ум выручил.

– Моя мама терпеть не может вашего кофе! – решительно произнес гроссмейстер, прямодушно глядя в глаза скандинавского кофейного короля.

Когда приближался пятидесятилетний юбилей Штольца, шведские шахматисты решили отметить эту дату и хоть как-нибудь порадовать коллегу. По подписке собрали довольно значительную сумму денег. Но что с ней делать? Отдать Штольцу – значит еще больше губить его. Думали, думали и надумали: "Купим-ка ему новый костюм". А куда девать оставшиеся кроны? Стали искать им применение.

– Господа, да ведь Госта очень страдает от зубной боли. Отдадим эти деньги дантисту. Пусть он полечит зубы Штольцу, а если нужно, сделает и протезы.

На том и порешили. Утром в день юбилея друзья пришли домой к Штольцу, торжественно поздравили его и вручили подарки: новенький костюм и оплаченный счет дантиста.

Юбиляр сердечно поблагодарил друзей, с интересом осмотрел костюм. На секунду задумался. И вдруг с грустной улыбкой сказал:

– Что касается костюма, то это вы верно придумали – мой изрядно поизносился. А вот с зубами – это зря: они мне не нужны, я ведь последнее время только пью.

Меня могут спросить: "Зачем это вы рассказываете истории, которые "благовоспитанные" авторы обходят молчанием?" Скорбь о безвременной утрате крупного шахматного таланта вызывает эту откровенность. "Гене уна сумус" – "Мы одна семья". Так пусть же те несчастья, которые происходят в этой семье, послужат уроком для молодых шахматистов, дабы они решительно пресекали пороки, истребляющие силы, нервы, мешающие достигать тех вершин в творчестве, на которые им позволяет притязать отпущенное природой дарование.

И надо же было случиться такому несчастью, притом в самый неподходящий момент! Подумать только: изъездил все континенты мира, где ни побывал за семнадцать лет странствий по свету, в какие переплеты ни попадал – и ни разу не болел! А тут, когда совсем один в чужой стране, на краю земли, за пятнадцать тысяч километров от родного дома, неожиданно нагрянула серьезная болезнь. И не с кем даже посоветоваться. Советское посольство находится в Канберре – в трехстах километрах от Сиднея. А по законам, установленным для наших дипломатов в Австралии, сотрудник посольства может выехать из Канберры только по специальному разрешению властей.