Лион Измайлов - 224 избранные страницы

— Да нет, парень один, ну, в общем, нерусский он, ну и наколол "не забду". Я-то просил "не забуду", а он "не забду". Понял?

— Понял.

— Ну а потом кореш говорит: "Давай галочку поставим, стереть-то не сотрешь", ну и сделали галочку-то.

— А зачем вам все это нужно было? Это что, вызов окружающим?

— Ну, ты даешь! Вызов! Клятва это. Ну, клянусь я вроде, что не забуду.

— А если бы не написали, то забыли бы?

— Да нет, я бы не забыл, но ты бы этого не знал. Верно я говорю?

— Верно.

— А потом, красиво.

— Знаете, для красоты можно было бы что-нибудь поинтересней придумать.

— А кто выкалывать будет?

— Ну этот, нерусский.

— Обиделся.

— Чего это он?

— Ну, я б тебе шайкой промеж глаз врезал, ты бы не обиделся?

— Наверное.

— Точно бы обиделся. Я знаю. Ну, кореш потом мне пытался на спине выколоть, во посмотри: "Пламенный привет из Севастополя". Видно?

— Плохо.

— То-то и оно, не получилось. Орла хотел еще заделать, да я уже не стал: не умеешь — не берись.

— А заражения крови вы не боялись?

— Салага ты. Он же тушью, а тушь, она на чистом спирту.

— А для чего вам этот привет из Севастополя?

— Это не мне, это им.

— Кому им?

— Ну, кто смотреть будет. Может, женщина какая на пляже клюнет. Тоже приятно! Она из Кулунды, а ей привет из Севастополя.

— Теперь все понятно. Я пойду.

— Нет, ты постой. Дай-ка я тебя теперь спрошу.

— Я вас слушаю.

— Ты мне вот на какой вопрос ответь. Если ты такой умный, то почему у тебя ни одной наколки нет?

— Чего?

— Чего-чего! Наколки, говорю, почему нет?

— Нет.

— Да это я вижу, что нет, а почему нет-то?

— Я даже не знаю.

— Ты неженатый?

— Нет.

— То-то и оно. Кто ж на тебя такого позарится? Теперь вот что скажи. Ты мать свою когда в последний раз видел?

— С месяц назад.

— Не уважаешь мать-то, не помнишь, а она тебя поила-кормила. Небось последний кусок от себя отрывала, а ты мать-то родную ни в грош не ставишь. А была бы наколка, глянул, вспомнил, хоть платок ей к празднику и послал.

— Да она здесь же, в Москве, живет.

— Тем более ничего съездить не стоит. Пошли дальше. Вот ты ко мне подошел, ни здрасьте, ни привет, ни как зовут не спросил, ни как себя не сказал. А была бы у тебя наколка, хоть на пальцах, — красиво и вежливо. Понял?

— Понял.

— Или, допустим, картина у тебя на груди выколота: "Иван Грозный сынишку убивает" — незабываемый шедевр. Но ты же настоящую картину с собой носить не будешь, верно?

— Верно.

— А наколка — она всегда с тобой. Пришел в баню, разделся, сам посмотрел, людям показал. Всем удовольствие. Так-то, друг, а ты говоришь, зачем наколка. Выходит, нужна она. Да ладно, ты не расстраивайся. Давай так. В следующее воскресенье… Слышь меня?

— Слышу.

— В это же время сюда приходи. С корешем познакомлю, он тебе живо это дело поправит. Знаешь, он как с того раза наловчился, что хошь зашпандорит: хошь "привет", хошь орла со змеей. Змея-то тебе ой как к лицу будет.

— А что же вы ее, эту змею, себе не пришпандорите?

— Я бы с удовольствием. Жена не дает — ревнует. Понял?

— Понял

И мы расстались, довольные друг другом. Я вышел из бани. Ярко светило солнце. Дрались на асфальте воробьи. Дворник подметал улицу. На руке дворника синели слова: "Жизнь — обман". Я шел и думал, что может, он и прав, этот парень с галочкой. Надо к матери съездить. Платок ей к празднику подарить.

1977

Я одного инженера знаю: он где бы ни находился, чем бы ни занимался, а все равно о своей работе думает. Он на отдыхе в лесу вынимает такую маленькую книжечку и чего-то там обязательно рисует и придумывает. Потому что он настоящий профессионал.

Или другой человек — бухгалтер. Он трехзначные цифры в уме перемножает и всегда помнит дни получки и аванса. Среди ночи разбуди его, и он тут же скажет — восьмого и двадцать третьего. Конечно, в этом смысле мы все профессионалы, но вот трехзначные цифры только этот бухгалтер и умеет перемножать.

Значит, речь о профессионалах пойдет. И еще о том, что, если не можешь обманывать, и не пытайся. Не можешь мухлевать — и не берись.

А то так вот получилось, что один мужик — фамилии его называть не буду, потому что ему еще жить и жить, — поехал в Одессу в командировку. А у него там родственник был, Володька. В возрасте тридцати четырех лет. Он, этот Володька, дядю своего любил, и в связи с этим дядя решил в гостинице не останавливаться, а пожить эти дни у племянника, потом вернуться в Москву и получить квартирные по семьдесят копеек в день. Значит, за неделю он бы выгадал четыре рубля девяносто копеек. Я намеренно называю эту сумму, чтобы понятно было, из-за какой ерунды человек решил обмануть государство.

И вот он, дядя, приехал к Володьке, не зная, что его родственник Володька, вообще-то говоря, личность темная и даже сидел один раз в тюрьме. Чтобы скрыть это дело, Володькина жена написала дяде, что ее муж уехал работать на Север. Причем она и не соврала ничего: он действительно ездил на Север и работал там три года. А потом вернулся, с темным прошлым завязал и оставался для дяди просто Володькой.

И вот Володька встретил дядю и стал принимать его у себя как ближайшего родственника. Тем более что дядя был человек обеспеченный, а обеспеченных родственников вообще приятнее принимать, тем более из Москвы.

И может быть, ничего бы такого не случилось, не скажи дядя, что его жена в Москве отсутствует и находится сейчас на излечении в городе Трускавце.

И вот когда дядя раскрыл, можно сказать, свои карты, у Володьки даже дух захватило. Но он эти мысли гнал от себя прочь. И гнал их успешно до того момента, когда дядя не сказал, что он устал с дороги и хочет прилечь.

И не только сказал, но и сделал: улегся почивать в девять часов вечера.

И тут Володька стал бороться с собой всерьез. Он минут шесть боролся, а на седьмой положил себя на лопатки, потом встал, подошел к дядиному пиджаку, вынул из него ключи от квартиры, где деньги лежат, и побежал на улицу. На улице он поймал такси и на этом самом такси приехал в аэропорт. И так получилось, что именно в эту пору пассажиров в аэропорту было немного и билеты на самолет продавались свободно.

Была бы нехватка мест, то Володька ни с чем бы домой и воротился, а так он билет купил и в Москву полетел. Вот некоторые жалуются, что на самолет билеты трудно взять. А я так скажу: хорошо, что трудно, сколько из-за этого плохих дел не совершается, и еще подумать надо, стоит ли вообще улучшать обслуживание или, может, наоборот.

Но не в этом дело. Прилетел племянник в Москву, взял такси и поехал по известному адресу. Приехал, надел на лестничной площадке белые перчатки, открыл ключом дверь и давай все в чемоданы складывать.

Он и раньше в этой квартире бывал и очень хорошо знал расположение денежных мест. Поэтому он брал только дефицитные вещи, а именно деньги. А кроме того, он не брезговал кольцами, мехами и облигациями.