Лана Капризная - Записки из модного дома

Постепенно мода на лаконичные формы и строгую геометрию кроя достигла апогея: женские платья стали напоминать нательные сорочки — легкая ткань, два шва по бокам, тонкие бретели и длина до колен. При виде такой простоты нравов у консервативных господ случались обмороки. Уже в 1926 году Шанель их «добила»: предложила в качестве универсальной вечерней одежды простое черное платье. Не смотря на все возмущения, что-де Шанель ввела в моду бедность и стиль гувернанток, мы носим маленькое черное платье до сих пор. Кстати, украшения для этого платья в свое время вызвали не меньший переполох: Коко объявила драгоценности анахронизмом, и заменила их бижутерией, крупной и довольно-таки вульгарной.

Казалось, после «нагой моды» бурных 1920-х, придумать что-то более откровенное было уже невозможно. Но в начале шестидесятых два молодых дизайнера — Мэри Квант в Лондоне и Андрэ Курреж в Париже, предложили новую модную длину — мини. И хотя сначала юбки были укорочены выше колена лишь на ладонь, все газеты трубили о падении нравов. Но они ошибались: уже в 1964-м американец Руди Гернрайх представил купальный костюм монокини — облегающие микро-шортики на узеньких помочах, ничего не скрывающих. По сравнению с этим даже бикини — трусики и лиф — показалось верхом приличия. Гернрайха осуждали все: от очередного римского Папы, наложившего вето на его купальник-топлесс, до мэра Сен-Тропе, готового поднять в воздух вертолеты, чтобы отслеживать красующихся в нем бесстыдниц, и арестовывать их. В ответ Гернрайх придумал купальник-унисекс — трико, обнажающее спину и ягодицы, одинаковые для Нее и для Него. А потом создал бюстгальтер no-bra-bra, состоящий из двух прозрачных нейлоновых треугольников. На фоне таких достижений Ив Сен-Лоран, который в 1968 году выпустил на подиумы манекенщиц в прозрачных шифоновых блузах, кажется просто пай-мальчиком.

Бурю эмоций вызывают не только дизайнерские попытки максимально приблизить свои творения к костюму Евы, но и любая коллекция, переворачивающая представления о женственности. Когда в начале восьмидесятых японцы Рэи Кавакубо и Йоджи Ямамото представили Парижу глухие черные, многослойные и асимметричные одежды, на фоне гиперсексуальной моды того времени это вызвало шок! Но именно после этого на целое десятилетие в моду вошел черный цвет.

В 1987-м юбки-буфы Кристиана Лакруа вызвали не меньший переполох: «Гореть им синим пламенем!», — гремели модные обзоры, а эти юбки мы носим до сих пор. Десять лет спустя коллекции Миуччии Прада в стиле «нищенский шик» и Рэи Кавакубо с искажающими пропорции «толщинками» и «горбами», отказывались закупать магазины. В 2000 году Джон Гальяно в своей коллекции для Дома Christian Dior «воспел» парижских клошаров. Чтобы понять ступор богатых клиенток, представьте, что Юдашкин сделал коллекцию в стиле «московский бомж».

Но чаще всего достается американцу Марку Джейкобсу. В 1992-м его коллекция «Гранж» для элегантной марки Perry Ellis отразила молодежную моду того времени — многослойность, небрежность, нарочитая бедность, — и вызвала настоящую истерику в модной прессе. В итоге, с Джейкобсом расторгли контракт, но через полгода весь мир одевался а-ля «гранж». Что касается коллекции, то она вошла в почетный список тех, что влияют на дальнейшее развитие моды. Но Марк не успокоился и представил объемные черные платья-коконы и юбки-фонарики. Тут уж пресса порезвилась! «Мешки для картошки» и «выпускные платья для беременных тинэйджеров» — это еще самые пристойные эпитеты. А уже на следующую весну почти все дизайнеры предложили объемные черные платья, чуть более изящные, но явно скроенные по мерке Марка.

Однако, если отторжение слишком открытой или антигламурной одежды хоть сколько-нибудь объяснимо, то шквал критики, встретивший целый ряд классических ныне вещей — загадка. Так, представленный в 1954 году Коко Шанель знаменитый твидовый костюм, простой и элегантный, состоящий из прямого жакета прикрывающего бедра и чуть клешеной юбки длиной по колена, был в пух и прах раскритикован модной прессой. Два года спустя созданное Кристобаля Баленсиагой прямое платье-рубашка порицали за уродливость и бесформенность.

Особенно не легко дизайнерам-новаторам (и даже не новаторам) приходится, когда в моду вмешивается политика и национальное самосознание. Вот два самых ярких примера: Зимой 1947 год Кристиан Диор представил свою первую коллекцию, названную new look. Ролевая модель: узкие плечи, затянутая талия, длинная и очень широкая юбка из дорогих тканей, завершает образ шляпа, надвинутая на глаза. В мире шинелей, патриотически укороченных платьев и перелицованных вещей подобная демонстрация нарочитой роскоши казалась издевательством. «Это антисоциально!» — писали парижские газеты. Активистки женских организаций левого толка кричали, что Диор хочет снова загнать женщин в тесные корсеты. Особо рьяные оскорбляли богатых клиенток, стоящих в очереди в Дом Dior. Дело дошло до того, что во время уличной фотосессии диоровских нарядов, обывательницы напали на моделей и разорвали платья в клочья. В общем, если бы не американцы, принявшие new look на «ура!» пришлось бы Диору сворачивать производство.

В более сытые времена, весной 1971 году Ив Сен-Лоран создал коллекцию, вдохновленную стилем Паломы Пикассо, которая носила купленную на блошином рынке одежду 1940 годов — платья из крепа с набивным рисунком, туфли на танкетке, костюмы с прямыми брюками и горжетки из лисьего меха яркого желто-зеленого цвета. Пережившие Вторую мировую войну журналисты только что не растерзали Сен-Лорана, любимцу Франции едва не объявили бойкот, писали, что коллекция откровенно и безоговорочно уродлива. Тем не менее, этот вид уродства моментально поддержала молодежь, уставшая от массовой и заурядной моды хиппи.

Кто следующий?

Одной из печальнейших особенностей моих соотечественников я считаю патологическую неспособность расстаться со свои добром. По моим наблюдениям, барахольщики бывают двух типов — сентиментальные, которые хранят все ради преданности прошлому, и бывшие бедняки, которые цепляются за свой хлам как за охранную грамоту против нищеты. Понятное дело, я не отношусь ни к тем, ни к другим. Сентиментальность мне чужда, а от нищеты я как-нибудь по-другому предохранюсь.

Я живу по принципу дизайнера Карима Рашида. Точную цитату не припомню, но что-то типа: если вы покупаете новую вазу, немедленно избавляйтесь от старой, иначе ваш дом превратится в склад уцененных вещей. Даже не знаю, какое у меня дома количество ваз и когда я покупала последнюю, но вот что действительно захламляет квартиру, так это одежда. И пусть ничего особенно нового я в Милане не приобрела, но один только дух мировой столицы моды действует на меня вдохновляюще.