Геннадий Емельянов - Арабская стенка

— Ну, все!

— Иди, — вяло напутствовал Шурочку Аким Никифорович, вспоминая мимоходом, куда запропастился армейский ремень с медной пряжкой.

— А ты?

— К егерю скатаю.

— Что еще за егерь такой?

— У которого зимой были — Мясоедов.

— Зачем?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— Дурак! — Шурочка пошла к зеленым воротам, полы ее шубы разметались, шагала она боком, словно норовистая лошадь на выездном кругу, из-под ее сапог шматками летела грязь. Бублик увидел: на ветку рябины у штакетника села птица, полосатая, как матрос в тельняшке, и с угольно-черной головой. Птица покачалась на ветке, взлетела и скрылась с глаз.

…Бородатый егерь Вася Мясоедов шевелил сено возле конюшни и гостю обрадовался:

— Тишина стоит — уши ломит, а тут на тебе — вполне живой человек! Чаю хочешь? Медовухи могу налить, хотя ты ж за рулем…

— За рулем! — скорбно и виновато ответил Аким Бублик, потирая руки и подвигаясь неуверенно в сторону конюшни: он сразу заметил собаку, следившую за ним от крыльца.

— К отцу ездил и подумал: «Мясоедов же рядом, почему бы и не навестить человека? Тем более дело есть».

— Вот видишь, и дело есть! — подхватил егерь и задрал к небу варначью свою бороду. Блеснули в улыбке его зубы. — И дело разрешим. — Он воткнул вилы в стог, спрятал верхонки в карманы старенькой фуфайки, подал гостю руку.

В горнице было тепло, сухо и пахло всякими травами. В сенцах Аким по примеру хозяина скинул сапоги и с удовольствием ступал по медвежьим шкурам, разбросанным в беспорядке. Вся горница сплошь была заставлена самодельными полками из строганых досок, а полки были полны книг, доски гнулись под их тяжестью. Такого и у Быкова нет.

— Читаем, значит?

— А что прикажешь делать — зима-то длинная, товарищ Бублик. Прости, все забываю, как звать тебя?

— Аким Никифорович.

— Аким Никифорович, дорогой. Зима-то длинная…

— Почему это все сразу забывают, как меня зовут? Вы не ответите на этот вопрос, Василий?

Егерь засмеялся глазами, тряхнул головой и потупился, раздумывая. Он стоял, опершись рукой на книжную полку в позе вольной и боком к гостю. Черная рубаха-косоворотка была расстегнута, обнажив сухую и волосатую грудь, рубаха пузырилась на спине, выбилась кулем из-под стареньких брюк.

— Чаю? С душеницей чай?

— Не откажусь — продрог что-то.

Василий ушел на кухню, погремел там посудой недолго, вернулся и опять фертом стал возле книжной полки, ногой попинал осторожно оброненный спичечный коробок и спросил:

— Какое же дело ко мне имеется?

— Вы на мой вопрос не ответили?

— Не знаю, как и ответить на него. Это не объяснишь…

— Вот и другие-прочие не знают, как ответить, — Бублик, посопевши, полез в карман за сигаретами, венский стул, на котором он сидел посреди горницы, громко заскрипел. — А забывают. Это я давно заметил. Вы вот много читаете, у вас имеется образование какое-нибудь?

— Высшее.

— Почему же вы егерем работаете?

— Кем же мне работать, коли я по специальности — охотовед?

— Но ведь мало платят?

— Платят мало, это правда, но ведь не хлебом единым сыты бываем, дорогой.

— Так-то оно так… — Бублик не верил, что этот верзила ошивается при тайге бескорыстно: какой-то навар, и немалый, имеет, не без того. Дураков нынче нет. — Диссертацию, поди, создаете?

— Пишу.

Вася опять исчез на минутку, вернулся он с большой фарфоровой чашкой, которую держал обеими руками и ступал сторожко, закатив глаза под лоб. Чашка дымилась, по комнате разлился сладковатый дух.

— Пей. Може, за стол сядешь?

— Не, спасибо, я кружечку чуть-чего на пол поставлю, это ничего?

— Ничего, я тоже на пол ставлю.

— Мужики и есть мужики. Супруги вашей что-то не видать? И зимой я ее не видал?

— Без жены живу.

— Что так?

— Ушла. Скучно ей было.

— Да-а… — Бублик наметил для себя порассуждать о предательской женской сути, но рассуждать не стал, опасаясь ненароком обидеть хозяина: муж да жена — одна сатана. Егерь жег цыганскими своими очами, в которых были ирония и жалость. Так смотрят на шаловливых детей или на битых собак. Бублику взгляд этот шибко не нравился, тем не менее, приступать к основному, как ни крути, надо: не из-за чая же семь верст киселя хлебал по мерзкой дороге!

— Так я слушаю?

— Вот что… Тут, конечно… Вы ж с охотниками знакомы, кхе. Охотники, они — народ особый, смелый, понимаешь. Ну, и это, шкурки всякие имеют… Соболей, например, шкурки имеют и других куниц… Я лично в этих делах не очень кумекаю. Тут одна дама, она директором магазина работает, влиятельная дама, нужная и вам, между прочим. Так она просила…

— Вас понял, Аким Никифорович, и ничем помочь не могу — не хочу в тюрьму садиться, у меня на воле дел интересных много.

— Ага. Ну, ладно, коли так. Шкурки ж все одно на базаре тишком продают…

— Там и рекомендую купить.

— Ага. Спасибо. А дама, она все может: связи.

— Дама — не интересует, Аким Никифорович.

— Ладно. С этим, значит, покончено, — Бублик утер потный лоб платочком и, выпятив губы, прихлебнул чаю из кружки. — Кому охота рисковать? Рисковать никому нет охоты. Но просила. Я ничего, конечно, не обещал, но позондировать не мешает. Значит, на базаре рекомендуете? А у кого спрашивать?

Вася молча пожал плечами: не имею, дескать, представления, у кого и как спрашивать.

— Ага. А диссертация у вас на какую тему?

Егерь Вася засмеялся коротко и провел пальцем зачем-то по переплетам книг, стоявших на полках аккуратно, будто солдаты в парадном строю.

— Сложное название, но в общем — о защите окружающей среды.

— В струе тема: это модно теперь — окружающая среда.

— Это — актуально.

— Можно и так, — мирно согласился Бублик. — Не скучаете?

— Некогда скучать.

— Ага. У меня есть жена. У вас была жена, у меня есть. Не обижайтесь.

— Ничего, стерпим.

— Моя жена от меня пока не ушла и хочет иметь арабскую стенку, такую же, как у Быковых.

— А я тут причем?

— Вы не торопитесь. Так вот она хочет иметь в доме арабскую стенку, чтобы со звоном. Дверь откроешь в шкаф, и — музыка. Да, вспомнил: у меня же книжка в сейфе лежит, большой редкости книжка. Вам нужна? Она всем мужчинам нужна — «Женская сексопатология» называется. Надо?

— Нет, не надо.

— Жалко. Но я вам пригожусь, я сам-то по снабжению. Чуть чего — выручу. Стенки три на город всего, усекли?

— У тебя денег много?

— Денег нет, но займу, у отца хотя бы: раскошелится.

— Я с ним знаком, с твоим отцом — достойнейший человек. Труженик.

— Все так говорят.

— Я не понимаю…

— Не торопитесь, счас.

За окнами была дорога, обсаженная деревьями. По дороге кто-то проехал верхом на лошади, мелькнула шапка ушами врастык и смуглое нестарое лицо. Слышно было, как лошадь вытаскивает из грязи копыта: сперва копыта издавали мягкий стук, потом хлюпали. С таким примерно звуком вылазят пробки из бутылок.