Геннадий Емельянов - Арабская стенка

С войны Григорий Лютиков вернулся при трех медалях «За отвагу», двух орденах «Славы» на груди и со следами многих ран на теле. Воевал он в разведке, воевал удачливо и яро. Был он тогда феноменально силен, и как нельзя кстати пришлась ему цирковая борцовская выучка. Старый тренер, начавший свою карьеру чуть ли еще не в одно время с неувядаемым Иваном Поддубным, корил Гришу Лютикова в основном за то, что не было у парня совсем спортивной злости и честолюбия, присущих настоящему артисту. На фронте злости хватало с избытком. На фронте публики не было, и за славой особо не гнались: быть бы живу.

Итак, война осталась позади.

Григорий Лютиков, бравый отставной старшина, получил комнатку в доме со всеми удобствами, устроился без долгих раздумий грузчиком на базу плодоовощторга и поступил в десятый класс школы рабочей молодежи, задавшись твердой целью без отрыва от производства получить высшее образование. И он его получил. Работал младшим экономистом, потом старшим, потом и главным на большом машиностроительном заводе города Энска, ну а по выходе на пенсию нашел место потише, потому как организм, даже богатырский, тоже не вечный. К тому же давали знать о себе боевые раны.

Для выяснения существа дела, для того, чтобы знать, почему дядя Гриша стал героем этой повести, надо нам вернуться назад, к той незабвенной поре, когда бравый старшина Лютиков посещал школу рабочей молодежи и влюбился в учительницу химии Анну Ивановну — женщину незлобливого нрава и детской простоты. Между учеником и наставницей возникли потихоньку теплые отношения. Как раз в ту пору старшина сшил у знакомого портного шевиотовый костюм с жилетом, купил галстук «павлиний хвост», яркий, и возымел мечту приобрести велюровую шляпу — для шика и аристократичности. Шляпы такие иной раз и выбрасывали, но, во-первых, раскупали их мгновенно и в большинстве своем по блату, во-вторых, на Гришину голову ни одна не налазила. Тогда старшина, отчаявшись, накатал письмо самому министру легкой промышленности и не стеснял себя в выражениях, а общую обстановку в торговле и промышленности бытовых предметов нарисовал мрачными красками. Письмо это примерно через месяц вернулось назад, причем грамматические ошибки были ехидно поправлены красным карандашом. В конверте был еще лощеный листок — фирменный бланк министра, — и на нем машинописным текстом было изложено следующее: «Уважаемый Григорий Лукьянович! Ваши претензии рассмотрены на коллегии, меры принимаются. Спасибо за критические замечания в наш адрес». Внизу стояла заковыристая подпись. Разъяренный Лютиков собрался ответить срочно в том духе, что ему шляпа нужна, а не всякие там бюрократические выкрутасы всяких там чиновников, которые, небось, имеют доступ к любому дефициту и которым нужды трудящихся совсем до лампочки. Старшина уже взялся за перо, но тут на дом принесли посылку — картонную коробку, перевязанную алой ленточкой с бантиком. Почтальонша велела в получении расписаться и с почтительным поклоном удалилась. В коробке покоилась, переложенная бумагой, великолепная шляпа цвета увядающей травы и с едва уловимым синеватым отливом. Отличная, можно сказать, вещь, какие носят разве что дипломаты и кинозвезды. Ну, и, конечно же, министры. Гриша позвал соседа по площадке, тот прямым ходом кинулся в магазин за поллитровкой, заявив, что такие события выпадают на среднестатистического гражданина раз в жизни и не обмыть это чудо — значит, ни много ни мало, оскорбить судьбу. Сосед, совсем еще мальчишка, Сима Чемоданов (запомните эту фамилию, она еще появится на страницах повести) учился в торговом техникуме, глубоко уважал Лютикова и был досконально в курсе последних забот старшины.

Городская газета отозвалась на нерядовое событие заметкой, набранной петитом и под заголовком «Сюрприз в коробке», Гришу без малого полгода поздравляли знакомые и незнакомые; любовь несказанная, учительница химии Анна Ивановна, почему-то стала отдаляться, полная сдержанной иронии: ей шляпа не понравилась. Поползли вдруг слухи, что при таких козырных связях (с министрами на «ты!») Лютикова вскорости заберут в столицу для исполнения неких таинственных обязанностей или по линии разведки, или же по линии торговой инспекции. Страсти помалости улеглись, тема иссякла, но тут авиапочтой свалилась вторая картонная коробка, в которой были упакованы лаковые штиблеты сорок седьмого размера, пошитые грузинской артелью под названием «Черное море». Штиблеты пришлись по ноге и не было им сносу, потому что надевались они лишь по большим праздникам. Они и по сию пору целехоньки, если не считать трещин на сгибах, где слегка посыпался лак.

Подчеркнем сразу: Григорий Лютиков не был готов к роли городской знаменитости и общественного деятеля, но судьба, знаете ли, играет человеком. Молва сделала свое дело, и в один прекрасный вечер к старшине Лютикову, холостяку еще и студенту-заочнику первого курса, нагрянула делегация женщин, ведомая настырной старухой Микитиной, известной в околотке правдоискательницей. Женщины без обиняков заявили, что Гриша сейчас же должен одеться поприличнее и пойти в промтоварный магазин за номером семьдесят три («это напротив») и кое-кому в том магазине дать по мозгам, опираясь на свой непререкаемый авторитет. В упомянутом магазине, объяснила старуха Микитина, дают тюль и при попустительстве торгашей разные темные личности дефицит хватают чуть ли не тюками и выносят те тюки через заднюю дверь без застенчивости и не таясь. Григорий заикнулся было, что он, собственно, не имеет никакого официального статуса и может получить взашей, но делегация зароптала, а одна смешливая молодица достала из шкафа, осмелев, парадный шевиотовый костюм, нашла галстук «павлиний хвост», министерскую велюровую шляпу и велела одеваться.

— Мы отвернемся на минутку, — сказала молодица прижимая к губам кулачок.

Старшина, сопя, оделся и возглавил триумфальное шествие через улицу. Он слышал, как сзади ликующе говорили: «Григорий им начистит жабры, не на того напали!» Невинная эта надежда, как ни странно, придала старшине уверенность в правоте своих действий. К тому же среди женщин было немало вдов, чьи мужья легли на фронтах. Григорий в ту минуту подумал именно о вдовах, сердце его окатилось горячей волной, на скулах вспухли желваки.

В конторке магазина было тесно, там какие-то тихие личности, плоские и бестелесные, шелестели белым тюлем, мерили, считали деньги и складывали их кучкой на столике в углу. Командовала этой беззвучной мультипликацией солидных размеров женщина с ярким ртом и золотыми серьгами в ушах. Серьги напоминали монтажные гайки, и первое время Лютиков забыл, зачем сюда ворвался: он ждал, когда серьги порвут мочки и со стуком покатятся прочь. Но ничего такого не случилось, из-за спины женщины, стоявшей посреди комнаты, возник мордатый мужик в черном халате и спросил, паралично дергая щекой: