Мартти Ларни - Прекрасная свинарка

Однажды в декабре 1958 года, вечером — едва кончили передавать последние известия — у меня зазвонил телефон, и незнакомый женский голос назвал мое имя.

— Говорит экономическая советница Минна Карлссон-Кананен. Я хочу побеседовать с вами о деле, весьма для меня важном. Не могли бы вы сейчас приехать ко мне? Через десять минут моя машина будет у вашего подъезда.

Двадцатью минутами позже я был на Кулосаари в роскошном особняке видной предпринимательницы, известной также своей благотворительной деятельностью. Я тут же узнал хозяйку дома, ибо в течение многих лет видел ее бесчисленные портреты на страницах газет и журналов. Это была высокая, статная женщина, виски которой слегка тронула седина. Красивое лицо ее выражало усталость и было почти сурово. Она говорила по-фински без ошибок, но с легким иностранным акцентом.

— Прошу прощения за то, что я осмелилась побеспокоить вас. Вы один из тех одиннадцати финских писателей, которые ни разу не обращались в мой Фонд за ссудами и пособиями для продолжения своей литературной деятельности, и единственный, кого мне удалось поймать по телефону. Пожалуйста, садитесь! Виски, коньяк, шерри?

— Спасибо, не надо ничего.

— Отлично, я и сама не употребляю алкоголя. Но ведь я не писательница, а деловая женщина, что дает мне право на некоторые вольности. Не в моем обычае долго толочь воду в ступе, а потому перехожу прямо к делу. Я завтра уезжаю из Финляндии и больше, по-видимому, не вернусь в эту страну; разве что наведаюсь как-нибудь проездом. Последние два года я жила тихо, уединенно и за это время, используя личные дневники, написала воспоминания о некоторых событиях моей жизни. Мне хочется опубликовать эти воспоминания отдельной книгой, для чего нужна ваша помощь. Поскольку финский язык для меня не родной, в рукописи, естественно, имеются ошибки. Я прошу вас устранить грамматические погрешности, а затем направить мой труд издателю. Потом вы подадите счет в кассу Фонда, носящего мое имя, и ваше усердие будет оплачено. Я распоряжусь, чтобы приготовили деньги для вас. Вот и все, что я хотела сказать.

Она передала мне рукопись и встала, собираясь проводить меня в переднюю. Я осмелился полюбопытствовать относительно ее дорожных планов. Она ответила в своей спокойной манере:

— Сначала я думала переселиться на Канарские острова, но, съездив туда для ознакомления, тотчас отказалась от этой идеи. Поселиться там — все равно что переехать на Коркеасаари! Моя секретарша целый год искала подходящее место и в конце концов нашла. Итак, я уезжаю на острова Галапагос, где мне удалось купить пять тысяч гектаров земли. Там уже готова пристань для моих яхт и аэродром. Идеальное место для человека, которому надоело общество себе подобных. Ни радио, ни телевидения, ни электричества, ни полиции, ни любопытных соседей. Этот особняк со всей движимостью я сегодня передала в ведение моего Фонда. Ну вот и все. Я надеюсь, вы исполните мою просьбу и позаботитесь о том, чтобы эти скромные воспоминания стали книгой.

Аудиенция продолжалась пятнадцать минут.

И вот теперь я наконец исполнил просьбу экономической советницы Минны Карлссон-Кананен: ее мемуары выходят в свет. Я не стал ничего менять в них, хотя трудно было удержаться; лишь некоторым известным лицам я дал вымышленные имена — в силу пиетета. Однако могу заверить, что персонажи, фигурирующие в воспоминаниях, не являются плодом воображения.

Хельсинки, май 1959 г. М.Л.

Близких друзей у меня не было никогда. Что касается моих близких знакомых, которым я в течение ряда лет оказывала значительную материальную помощь, то многие из них, как бы желая выказать свою благодарность, настойчиво убеждали меня написать мемуары. Я всегда решительно отвергала такого рода заигрывание, в искренности которого позволительно сомневаться. Лесть подобна духам: можно упиваться их ароматом, но пить их нельзя. По этой причине мною овладевает чувство отвращения, когда знакомые восторгаются моей необычайно хорошо сохранившейся внешностью, коллекциями драгоценностей и крупными суммами, которые я отпускаю на благотворительные цели, и восклицают чуть ли не со слезами на глазах:

— Ах, милая Минна! Ты непременно должна написать мемуары, у тебя такой опыт, ты так много видела и столько пережила… всему миру ты известна как элегантная и образованная женщина — настоящая леди!

После таких излияний я обычно изображала глубокую растроганность — в жизни постоянно приходится играть всевозможные роли — и благодарила моих знакомых за внимание, хотя мне следовало быть честной перед самой собою и сказать им: «Тю-тю-тю! Вы столько накурили фимиама, что моя душа скоро покроется сажей. Но ваше рвение совершенно напрасно, ибо в погребке у меня почти неограниченное количество виски и доброго коньяку и мой шофер тут же отвезет вас домой, как только вы начнете спотыкаться и сбиваться с мысли…»

Я очень хорошо понимаю людей, которые в скучном обществе тоскуют по одиночеству и удаляются на минуточку в туалет. Скука общественной жизни, или, лучше сказать, светской жизни, стала тяготить меня уже три года назад. И я своевременно устранилась. Я чувствовала себя настоящей леди, но всегда боялась, как бы в один прекрасный день меня не стали называть Grand Old Lady — почтенной старой леди, что было бы ужасно.

Итак, я уже упомянула, мои знакомые убеждали меня писать мемуары. Они настаивали на этом, очевидно полагая, что я все равно ничего писать не стану, так как не посмею рассказывать о своем прошлом, не посоветовавшись с адвокатом, или что я вообще не способна рассказывать интересно о делах, которые на самом деле весьма неинтересны. Так они думали, но это указывает лишь на то, что их мозги безнадежно заскорузли и заплесневели. Они плохо знают меня и не понимают, что моя добрая слава покоится не на тех поступках, от которых я воздержалась. Если я теперь вопреки своим прежним убеждениям сажусь за пишущую машинку и собираюсь писать всякое слово в строку (строка получится длинная, в ней найдут свое место и неприятные слова), это происходит по следующим причинам: орава моих эмоций с некоторых пор стала поднимать безумный крик, точно банда наемных подстрекателей, и мне хочется заявить во всеуслышание, что я отнюдь не ушла в свою скорлупу ради того, чтобы наедине беседовать со своей нечистой совестью, а просто я убегаю от зависти женщин и от глупости мужчин; я хочу показать, что и женщина может быть социально талантливой, например, отличной характерной актрисой, играющей все роли так, что ей верят и награждают аплодисментами.