Джозеф Хеллер - Уловка-22

Выразив вежливое сожаление, он отклонил предложение занять строевую должность под командованием генерала Дридла.

— Выполнять боевые задания для генерала Дридла — это не совсем то, что я имею в виду, — объяснял он снисходительно, с мягкой улыбкой. — Я, скорее, имел в виду некоторым образом заменить генерала Дридла или, скажем, стать несколько выше генерала Дридла, с тем, чтобы осуществлять общее руководство деятельностью не только генерала Дридла, но и деятельностью многих других генералов. Дело в том, что я, видите ли, наделен ярко выраженным административным талантом. Я обладаю счастливой способностью приводить самых различных людей к общему мнению.

— Он обладает счастливой способностью приводить самых различных людей к общему мнению о том, что он круглый идиот, — доверительно поведал полковник Карджилл экс-рядовому первого класса Уинтергрину в надежде, что тот распространит эту нелестную оценку по всему штабу двадцать седьмой воздушной армии. — Если кто-то и заслуживает назначения на эту строевую должность, так это я. Кстати, это я надоумил генерала выклянчить себе медаль.

— А вы действительно рветесь в бой? — поинтересовался Уинтергрин.

— В бой? — ужаснулся полковник Карджилл. — Что вы?! Нет, нет, вы меня не поняли. Разумеется, я ничего не имею против того, чтобы лично участвовать в бою, но я, видите ли, наделен ярко выраженным административным талантом. Я тоже обладаю счастливой способностью приводить самых различных людей к общему мнению.

— Он тоже обладает счастливой способностью приводить различных людей к общему мнению, что он — круглый идиот, — со смехом поведал Йоссариану Уинтергрин, когда прибыл на Пьяносу, чтобы выяснить, верны ли слухи насчет Милоу и египетского хлопка. — Если уж кто-нибудь и заслуживает повышения, так это я.

И действительно, не успели его перевести писарем в штаб двадцать седьмой воздушной армии, как он перемахнул через несколько ступеней лестницы чинов и званий и превратился в экс-капрала. Потом уж за громогласные и нелестные замечания в адрес вышестоящих офицеров его разжаловали в рядовые. Звучный титул экс-капрала вскружил ему голову, он почувствовал себя еще увереннее и воспылал честолюбивым желанием добиться большего.

— Не хочешь ли приобрести у меня партию зажигалок? — спросил он Йоссариана. — Украдены прямо у квартирмейстера.

— А Милоу знает, что ты продаешь зажигалки?

— Его это теперь не волнует. Насколько я знаю, Милоу сейчас не занимается зажигалками.

— Очень даже занимается, — сказал Йоссариан. — Только его зажигалки не краденые.

— Ты так думаешь? — ответил Уинтергрин, презрительно хмыкнув. — Я продаю свою по доллару за штуку, а он — почем?

— Доллар и один цент.

Экс-рядовой первого класса Уинтергрин победоносно заржал.

— Во всем я затыкаю его за пояс, — злорадно заявил он. — Послушай-ка, а что там говорят насчет египетского хлопка, который он не знает, куда девать? Сколько он закупил его?

— Весь.

— Со всего белого света? — воскликнул Уинтергрин, хищно блеснув глазами. — Ну и кретин! Ты ведь был вместе с ним в Каире. Почему же ты его не отговорил?

— Я? — Йоссариан пожал плечами. — Я не имею на него никакого влияния. Во всем виноваты телетайпы, которые у них стоят в хороших ресторанах. Милоу прежде никогда не видел биржевого телетайпа. И вот, когда мы сидели в ресторане, поползла лента с сообщением о египетском хлопке. Милоу тут же попросил метрдотеля объяснить ему, что это такое. «Египетский хлопок? — улыбнулся Милоу. — Почем же продают египетский хлопок?» А потом взял да и купил весь урожай. А теперь не может продать ни клочка.

— Милоу не хватает смекалки. Я могу сбыть огромное количество хлопка на черном рынке.

— Милоу без тебя знает, какова ситуация на черном рынке. Там нет спроса на хлопок.

— Но там есть спрос на предметы медицинского снабжения. Можно накрутить на деревянную зубочистку клочок хлопка и продавать в розницу под видом стерильных тампонов. Он согласится продать мне хлопок, если я дам хорошую цену?

— Он не продаст тебе хлопок ни за какие деньги, — ответил Йоссариан. — Он на тебя здорово обижен за то, что ты пытаешься с ним конкурировать. И вообще он на всех обижен, в прошлую субботу всех прохватил понос, и теперь его столовую клянут на чем свет стоит. — Вдруг Йоссариан схватил Уинтергрина за руку: — Послушай, ты можешь нам помочь. Не подделаешь ли ты, на вашем штабном гектографе приказ об отмене налета на Болонью?

Экс-рядовой первого класса Уинтергрин с презрением отодвинулся от Йоссариана.

— Мочь-то я могу, — пояснил он гордо, — но не стану. Даже не заикайся.

— Почему?

— Потому что бомбить — это ваша работа. Каждый обязан заниматься своим делом. Мое дело, если удастся, — с выгодой распродать зажигалки и скупить у Милоу часть хлопка. А ваше дело — бомбить склады с боеприпасами в Болонье.

— Но мне не хочется подохнуть над Болоньей, — взмолился Йоссариан. — Нас всех там убьют.

— Значит, так тому и быть, — ответил Уинтергрин. — В таких вопросах надо быть фаталистом. Бери пример с меня. Если мне суждено с выгодой распродать зажигалки и купить у Милоу по дешевке египетский хлопок, значит, так тому и быть. А если тебе суждено быть убитым над Болоньей, значит, будешь убит. Так что давай лети себе и погибай, как полагается мужчине. Мне больно это говорить тебе, Йоссариан, но ты превращаешься в хронического нытика.

Клевинджер согласился с экс-рядовым первого класса Уинтергрином, что долг Йоссариана — погибнуть при налете на Болонью, и побагровел от возмущения, когда Йоссариан признался, что это он передвинул на карте линию фронта и, стало быть, вылет отменили из-за него.

— А почему, черт возьми, я не должен был этого делать? — огрызнулся Йоссариан. Чувствуя свою неправоту, он принялся ожесточенно спорить с Клевинджером.

— Ну а что же делать пехотинцам на материке? — спросил Клевинджер с такой же горячностью, как Йоссариан. — Выходит, они обязаны подставлять себя под огонь только потому, что ты не желаешь летать? Эти люди имеют полное право на поддержку с воздуха!

— Но не обязательно на мою поддержку. Им все равно, кто расколошматит склады боеприпасов.

Секунду Клевинджер сидел с таким видом, будто ему дали пощечину.

— Поздравляю! — воскликнул он с горечью и с такой силой поджал губы, что они молочно побелели. — Трудно придумать философию более приятную для противника, чем твоя.

— Противник, — возразил Йоссариан, тщательно взвешивая каждое слово, — это всякий, кто желает тебе смерти, независимо от того, на чьей он стороне воюет. Стало быть, понятие «противник» включает в себя и полковника Кэткарта. И не забывай об этом: чем дольше будешь помнить, тем дольше проживешь.