Самуил Шатров - Нейлоновая шубка

Здесь он здорово надрался водки и пильзенского пива.

Санька вышел из ресторана на боевом взводе. Ему очень хотелось высказаться. И он во всеуслышанье начал предавать проклятию трясунов.

— Сволочи бородатые! — орал Санька на всю улицу. — Бить вас некому!

К нему подошел милиционер.

— Идите, гражданин, домой, — сказал он. — Проспитесь. Вы дорогу сами найдете?

— Спасибо, начальник, — расчувствовался Санька. — Недостоин я вашей ласки. Сволочь я постная, евангельский трясун!

— Ладно, идите, самокритикой будете заниматься дома!

— Хороший ты человек, — сказал Санька. — Одна у меня к тебе просьба.

— Какая? — полюбопытствовал милиционер.

— Не подавай мне руки, товарищ милиционер. Слышишь? Ни в коем случае не подавай. Договорились?

— Хорошо, договорились, — улыбнулся милиционер.

— Что ж тут хорошего, — возразил Санька, — если я трясун!

— Вот что — топай домой, — сказал милиционер, — и чтобы было тихо, спокойно…

— Эх, не занимаешься ты антирелигиозной пропагандой, — с болью сказал Санька. — Всем ты хорош — и погоны, и портупея, и сапоги чищены, одно плохо: пропагандой не занимаешься, не агитируешь.

— Слушайте, гражданин, — начал терять терпение милиционер, — долго я буду с вами вожжаться!

— Нет, не агитируешь, — грустно констатировал Санька. — По глазам вижу. Меня на этот счет не обманешь!

— Вам не терпится попасть в вытрезвитель? — разозлился милиционер.

— А что мне вытрезвитель, — сказал Санька, — если ты не агитируешь!

Милиционер свистнул.

— Свисти, свисти! По морде твоей вижу, что не занимаешься антирелигиозный пропагандой.

К ним подъехал мотоцикл. Саньку погрузили в коляску. Всю дорогу он честил милицию. И даже в вытрезвителе, стоя под кинжальным душем и захлебываясь от воды, он кричал дюжим санитарам:

— Не агитируете, сукины дети!

Несмотря на атеистические вспышки, Санька не менял образа жизни. Он продолжал посещать молельню. Он даже отрастил себе бороду. Он много спал, много ел, его пиджак заметно оттопыривался спереди — отрастало брюхо.

От скуки Санька все чаще напивался. Тогда он выкладывал пророчице все, что думал о ней и ее святой братии. Таисия помалкивала. Она лишь запирала двери, чтобы случайно забредший трясун не услышал богохульств, которые изрыгал ее возлюбленный.

После обличений Санька отсыпался. И только утром Таисия укоризненно говорила:

— Дьявол в тебе бушевал вчера, Саня!

— Возможно, — охотно соглашался шофер. — Видать, я потерял бдительность, а он, собака, проник в мой организм!

— Ты бы, Саня поаккуратнее, — просила пророчица.

— А что с ним, окаянным, сделаешь? Он регулярно поджидает меня у ресторана «Балчуг». Я же борюсь с ним изо всех сил. Он говорит: «Зайди!» Я: «Нет!» Он опять: «Зашиби дрозда!» — «Нет, — отвечаю, — я трясун и состою персонально при пророчице!»… Хоть ты бы помогла мне.

— А как тебе помочь, Саня?

— Стегани его молитвой!

Таисия поджимала губы. Она не понимала очистительной силы сатиры.

Впрочем, на этом кончалась Санина фронда. По существу, он был примерным сектантом. Братьям и сестрам он даже нравился. Спокойный, ко всему равнодушный, он не вмешивался в склоки и свары, которые раздирали тело общины. Пророчица окружила своего сожителя ореолом святости и мученичества. «Ночи напролет молится, — конфиденциально сообщала она. — В тюрьме сидел за дела веры!»

Когда внезапно умер пресвитер, заменявший старика Карабанова, Таисия выдвинула кандидатуру брата Серафима. После сложной борьбы одержала верх партия пророчицы. Санька неожиданно для себя стал пресвитером. Сперва это даже польстило его самолюбию. «Трясуны, а понимают!» — тщеславно подумал он.

Сан пресвитера принес ему устойчивый доход. Теперь Санька уже не зависел от Таисии. Жирный кусок, добытый им без особых забот и трудов, ежедневно лежал перед ним на столе. Стоило только протянуть руку и открыть рот. Открыть рот и рвануть зубами. Санькина мечта обернулась явью.

С ролью пресвитера за обеденным столом Санька освоился довольно быстро. На кафедре он чувствовал себя не так уверенно. Не хватало опыта и проповеднического нахальства. Скудные сведения, почерпнутые им во время бесед с тюрьме со стариком Карабановым, составляли весь его религиозный багаж. Таисия купила шоферу полупудовую библию, от которой пахло старушечьими немощами, мышами и какой-то старозаветной дрянью. Санька пытался читать Библию, но не мог. Одолевал сон, сомнения и богохульные мысли.

— Сроду не читал таких баек, — пожаловался он пророчице. — Где это видано, чтобы с неба падали перепелки?

— Ты путаешь, Саня, — мягко отозвалась Таисия. — Господь насыпал на землю манну крупу. Когда ночью на землю сходила роса, с неба падала и манна…

— Какая там манна! Здесь ясно написано: «И поднялся ветер от господа и принес с моря перепелов, и набросал их от стана на путь дня по одну сторону и на путь дня по другую сторону стана, на два локтя от земли!» Два локтя! Соображаешь? Это почти метр! Ну и брехня!

— Святая книга врать не будет!

— Пишут для вас, дур, а вы и уши развесили! Что-то теперь не слышно, чтобы с неба жареные перепелки падали, и бифштексов не видно. Завалящей котлеты и той не кинет!

— Бога гневишь, Саня! Пошлет он тебе наказание.

— Уже послал. Тебя, дуру!

Подготовка к проповеди вызывала у шофера раздражение.

Просто тошно было садиться за эту толстенную книгу и запоминать разные байки про перепелов, и про сражение с амаликитянами, и про терновый куст, что горел огнем и не сгорал, и про многое другое.

Санька чувствовал, что единоборство с Библией для него хорошим не кончится. И он нашел выход, несколько необычный для божьего благовестника. Втихомолку от Таисии он накупил антирелигиозных брошюр. Их было легко и интересно читать. Из них он и черпал нужные цитаты и примеры, опуская, разумеется, авторскую критику. Если бы трясуны знали, из какого источника извлекает их пресвитер материал для проповедей, они бы взашей выгнали Саньку. Но шофер умел хранить свою маленькую тайну. Он злорадствовал. Это была его месть за многочасовые бдения в тесной молельне, за скуку, за сонную одурь своей бессмысленной жизни, которой Санька уже начинал тяготиться. Жирный кусок все чаще не лез в рот, становился поперек горла.

Как-то Санька встретил своего дружка Митьку Парамонова. Когда-то они вместе учились на шоферских курсах. Дружок затащил Саньку к себе. В уютной двухкомнатной квартирке собрались Митькины сослуживцы. Пообедали, выпили немного, потанцевали, потом чаевничали. Парамонов со смаком рассказывал об автомобильном ралли Москва — Прага, гордился именным призом, полученным за многоборье. Саньку потянуло за баранку, на свежий воздух.