Самуил Шатров - Нейлоновая шубка

Этой новой ситуации не учитывала Инга Федоровна. Она вынашивала далеко идущие планы мебельной реконструкции семейного гнезда, а также выработала широкую программу повседневного обновления своего гардероба. Сугоняев отчаянно сопротивлялся. В этой борьбе численный перевес был не на стороне адвоката. Ингу Федоровну поддерживала Милица.

Милица Федоровна целыми днями просиживала у окна. Она со скрупулезной точностью вела учет всему, что приобретали жильцы пятиэтажного дома. Фиксировались все покупки, начиная от эмалированной миски и кончая мебельным гарнитуром, чтобы впоследствии оповестить о них дворовую общественность.

Вечерами, когда Василий Петрович мечтал об отдыхе, начинался ненавистный разговор об удачливых добытчиках и чужом процветании. Милица Федоровна, пощелкивая отстающим, плохо подогнанным зубным протезом, сообщала младшей сестре о новых приобретениях соседей. Свою информацию она сопровождала сентенциями вроде: «Живут же люди!», «Мы так жить не будем», «Достают же люди!», «Мы не достанем», «Есть же мужья!» и т. д. и т. п.

Адвокат вскипал.

— Мне дадут покой в этом доме?! — кричал он.

— А кто тебя трогает? Разве нельзя поговорить с родной сестрой?

После незначительной паузы снова доносилось щелканье прыгающего протеза. Милица Федоровна изготавливалась для очередного удара.

— Еще одна новость! — говорила она. — Самородовы стали кинолюбителями. Они купили немецкий узкопленочный аппарат и уже накрутили чудесный фильм из своей личной жизни. Они засняли на пленку свою поездку в Крым и на Кавказ. Они засняли буквально все: и как они садятся в машину, и как Сергей Федорович держит руль, и как они завтракают на автостанции, и как жарят шашлык в ущелье под Гагрой, и как моют в Черном море виноград «изабелла», и как обедают в Ялте, Сухуми и Алуште, и как ужинают на озере Рица… Очень содержательная картина, я смотрела ее с захватывающим интересом!

— Люди бесятся с жиру, — вздохнула Инга Федоровна. — Нам так не придется…

— Поставь точку, Инга! — попросил адвокат.

— Поставь запятую, — возразила Милица.

— Так в жизни всегда бывает, — продолжала Инга Федоровна. — Одни швыряют деньги на ветер, в то время, как другим нечего надеть, нечем прикрыть тело…

— Кому это нечем прикрыть тело? — дрожа, словно заведенный мотор, спросил адвокат.

— Тебя это очень интересует?

— Да, очень!

— Не разговаривай с ним, Инга. Он еще нагрубит тебе.

— Нет, я хочу знать: кому нечем прикрыть тело?!

— Как это унизительно! — сказала Инга Федоровна голосом Виолетты, умирающей от чахотки.

— Что унизительно?

— Умоляю тебя, не отвечай. Потерпи! — воскликнула старшая, и по ее лицу покатилась слеза.

— Ты плачешь? Милая, хорошая моя, — простонала Инга Федоровна и смахнула пальчиком слезу с морщинистой, загрунтованной кремами щеки старшей сестры.

— Комедиантки! — вскричал адвокат.

В два прыжка он очутился у платяного шкафа.

— Комедиантки! Кто здесь гол как сокол?! — завопил Сугоняев на всю квартиру.

Справедливости ради следует отметить, что длинный и вместительный, как товарный вагон, шкаф был до отказа набит туалетами Инги Федоровны. Лишь в самом углу висел прижатый к стенке один-единственный парадный костюм Сугоняева.

Сестры даже не взглянули в сторону Василия Петровича. Милица Федоровна взяла из аптечки скляночку с валидолом. Она капнула на сахар лекарство и подала сестре. Валидол вернул младшую к жизни.

— У меня нет даже зимнего пальто, — чуть слышно сказала она.

— А в чем ты будешь ходить? — участливо спросила старшая.

— Не знаю…

— Возьми мое! — великодушно предложила Милица.

Адвоката затрясло.

— А это что? — заголосил он, срывая с вешалки пальто. — Тряпка? Хламида? Рубище?! Я заплатил за него три тысячи в прошлом году!

Сестры не удостоили адвоката ответом.

— Если бы ты знала, как мне порой бывает здесь душно, — сказала младшая.

— Тошно, — подсказала старшая.

— И тошно, и душно, и совсем нет воздуха…

— Атмосферы нет, — уточнила старшая.

— Каждый день втаптывают в грязь твое я, твой интеллект…

— Ай, ай, держите меня! — сказал адвокат. — Наш интеллект! Опомнись! Какой интеллект! Ты же пустая! Внутри у тебя ничего нет! Ты пустая, как брошенная консервная банка!

— И так каждый день! — сказала младшая.

— Каждый час, — добавила старшая.

— Еще немного — и я потеряю здесь свою индивидуальность, свое мировоззрение…

— Мировоззрение! Господи! Да какое у тебя мировоззрение? Шкаф с тряпками — вот твое мировоззрение. За такой шкаф ты продашь меня, семью, любовь! За два шкафа я куплю у тебя солнечную систему, нашу Галактику, Млечный Путь!.. За три шкафа…

Адвокат не успел закончить тираду. Инга Федоровна величественно поднялась с тахты. Она молча подошла к шкафу и начала раздеваться. Она стащила с себя платье и осталась в одной комбинации. Ее стройная, не по годам сохранившаяся фигурка с отлично сформированной грудью была еще очень хороша. Невольный вздох вырвался у адвоката. Инга Федоровна стыдливо прикрыла декольте ладошкой. Правой рукой она сняла чулки и надела туфли на босу ногу.

Сугоняев, недоумевая, ждал дальнейшего разворота событий. Скандалы в их доме кончались по-разному. В этом отношении Инга Федоровна проявляла недюжинную изобретательность. Но сегодняшний финал не был похож ни на один из предыдущих.

Между тем Инга Федоровна выбрала в шкафу из четырех летних и демисезонных пальто самое плохонькое и надела его на комбинацию. Она застегнула пуговицы до самого горла и, чуть покачивая бедрами, пошла к выходу.

— Идем! — приказала она старшей сестре, не оборачиваясь.

— Ты спятила! — крикнул адвокат.

— Идем! — повторила Инга Федоровна. — Оставим этому мещанину его шкаф, его тряпки и его попреки!

Сестры вышли.

Василий Петрович помешкал немного. Когда он выбежал на лестничную площадку, сестры были уже на первом этаже. Адвокат перегнулся через перила и крикнул вдогонку:

— Ариведерчи! Счастливого пути!

Василий Петрович вернулся в свою комнату. «Ушла… Главное не паниковать, — думал он. — Не подавать виду, держать себя в руках. Не подавать голоса, признаков жизни. Ты умер. Умер для нее и для ее фокусов. Туфли на босу ногу — пошлый трюк. Пальто на комбинацию — дешевка. Цена три копейки в базарный день. Главное — не поддаваться, не сгибаться. Она придет. Как миленькая. Придет, никуда не денется!»