Юрий Мухин - Творцы империй

Да, канцлер, невозможно быть патриотом, если ты не готов отдать за Родину свою жизнь. Что скажете на это, маршал?

Сталин.Конечно, Вы правы… Но меня несколько смущает та радость, с которой вы жаждете войну. Я ведь русский, пусть и грузинского происхождения, но русский. А мы, русские, войны ненавидим — слишком много их было в нашей истории и слишком часто они велись не как в Европе, не как рыцарские турниры, а на уничтожение.

Мои маршалы заставили меня принять звание генералиссимуса, но наверное в мире не было и простого генерала, который бы так ненавидел войну, как я. Да, я знаю, что очень часто без войны не обойтись, что есть вещи пострашнее войны. Я это знаю, знаю, но войну ненавижу!

Мы, русские, в начале войны всегда бываем плохими солдатами именно потому, что не любим войну, что все надеемся без нее обойтись.

Черчилль.Но к этому, маршал, приходишь в зрелые годы. Не были же Вы с пеленок революционером. О чем-то же мечтали в юности?

Сталин.Да, собственно, с самой юности я и мечтал о свободе для угнетенных. Хотя…

Черчилль.Что, маршал?

Сталин.Знаете, а я в юности писал стихи на грузинском языке и иногда они у меня получались. Мои стихи еще до революции были включены в грузинскую хрестоматию литературы. Моим стихотворением «Утро» начинался грузинский букварь тех лет.

Черчилль.Вот как! Маршал, может быть вы нам прочтете что-либо?

Сталин.К чему это в таком сложном разговоре? Я ведь, честно говоря, запретил их и переиздавать в советское время.

Гитлер.Мы с господином Черчиллем художники, нам просто интересно узнать, о чем вы могли писать в юности.

Черчилль.Нас бы это отвлекло от темы и мы таким бы образом отдохнули.

Сталин.Ну хорошо. Вот, к примеру, такие строки:

Гитлер.Мой Бог! Я ведь знал, господин Сталин, что в вас есть что-то мистическое!

Черчилль. (задумчиво повторяет) Нес великую правду… Божественная мечта… Выпей отраву… Будь проклят… Правда твоя не нужна. М-да. А вы ведь, маршал, в юности очень точно предсказали свою судьбу. Действительно, сегодня ваша божественная мечта никому в России не нужна и вы обречены пить отраву гнусной клеветы.

Гитлер.В этом-то все и дело. России сегодня, как никогда, нужен Сталин. Был Сталин — был великий народ. Сменили Сталина скоты, и народ стал мелким и трусливым скотом.

Но после этого разговора мне удобно продолжить тему о том, что я сам считаю своей самой тяжелой ошибкой.

В том мире, который мы с вами покинули, я считаюсь извергом рода человеческого и не без оснований — я развязал войну, которая перенесла в этот наш мир невиданное раньше количество душ людей. Но я не жалею об этом, поскольку я, пусть и на короткий миг, но вселил в германского обывателя дух борьбы не за жратву, а за великие цели — за будущее Великой Германии. И немцы побеждали в той войне величием своего духа.

В конце концов, я помог им с полей сражений переселиться в этот мир на самый высший уровень, на уровень людей — на уровень, который религии мира считают раем. Оглянитесь господа, сколько между нами моих храбрых солдат и офицеров, сколько ваших солдат, маршал Сталин, сколько ваших моряков, летчиков и диверсантов, сэр. Посмотрите — среди нас и палестинские фанатики, и солдаты Израиля. Все те, у кого в жизни был высокий дух человека!

Но среди нас нет тех убогих людишек, которые на земле свою цель в жизни видели только в жратве и в половых сношениях. Эти души, как вы знаете, проскакивают мимо нас на уровне животных и червей — в ад, как бы ни славили этих людишек в той жизни, которую мы покинули.

Моя самая страшная ошибка в том, что я напал на СССР. Нет, дело не в том, что вследствие этого Германия потерпела поражение. Я напал не на тот народ. Я ведь полагал, что это тот же народ, что и в Российской империи. Это была жестокая ошибка.

Это был уже советский народ, это был народ Сталина, и величием духа он превзошел и нас, немцев. Я очень ценил англичан, я хотел их в союзники, а мне надо было ценить советских людей.

Вот господин Черчилль начал спор с того, что в победе главное не дух народа, а материальное обеспечение победы. Сэр, к осени 1942 г. после того, что я захватил, у СССР осталось меньше людей, меньше посевных площадей, меньше заводов, чем у одной только Германии. Но на нас работала еще и вся Европа. Мои генералы превосходили советских, мои солдаты по уровню профессионального мастерства превосходили советских солдат, мои инженеры были более грамотными, а рабочие более искусными.

И мы ничего не смогли сделать!

Потому что дух советского народа превзошел германский дух. Этот дух советских людей заставил их стиснуть зубы и в короткое время стать и искусными солдатами, и инженерами, и рабочими.

А вы, господин Черчилль, говорите, что главное — это материальная сторона. Нет и еще раз нет! Это в машине главное бензин, это животному главное жратва, а человек — это человеческий дух, это служение высокой цели.

И моя ошибка в том, что я пошел войной на страну людей с высшим человеческим духом. Мы истребили друг друга и выжили животные, отсидевшиеся в тылу. Что стало с моей Германией, что стало с СССР, что стало с вашей, сэр, Британской империей?! Сегодня в этом нашем мире, наш, человеческий уровень, почти не пополняется. Гляньте на этих мелких людишек, копошащихся там на земле в своих дрязгах — их души проскакивают рай, даже не задержавшись. На них ведь даже не жалко, на них просто противно смотреть! Здесь, в раю, им места нет, здесь место борцов за свои империи, борцов за свои народы, здесь место людей высокого духа!

Вы знаете, господа, я готов на минуту отказаться от своих привычек вегетарианца и выпить за таких людей. Господин премьер-министр, не поделитесь ли вы со мной коньяком?

Черчилль.Разумеется. Маршал, вы с нами?

Сталин.Разумеется.

Черчилль.Тогда напутствуйте нас, раньше у вас это хорошо получалось.

Сталин.Надеюсь, что не только это. (Поднимает бокал) За людей, которых признают только во время войны. Пока идет война, этих людей любят и встречают с уважением не только им подобные, но также и женщины. После войны их престиж падает, а женщины поворачиваются к ним спиной.