Ната Хаммер - ТСЖ «Золотые купола»: Московский комикс

Сдержанно поблагодарив соседа, Люба с подозрением оглядела синяки на его руках и спине и поковыляла в квартиру, оставляя за собой кровавый след. Там она наскоро обработала укус и схватилась за телефон. Люба бессменно возглавляла общественный центр по разведению сплетен при ТСЖ со времени его основания и безукоризненно выполняла свои добровольные обязанности. Вот и сейчас, не обращая внимание на боль, она твердым указательным пальцем набирала смс-сообщение: «Наш дом наводнили агрессивные крысы. „Несправедливая Россия“ подвергает регулярным избиениям членов своего Генсовета. Жена Иванько уехала в Милан на шопинг, оставив мужа без чистых трусов». Отправив сообщение веером всем своим контактам, Люба смогла наконец уделить внимание себе. Она позвонила мужу, чтобы проконсультироваться по поводу случившегося — укусившая ее крыса была явно не в себе.

Муж Любы, Никита Сергеевич Сало, был широко известным в узких кругах специалистом по генной инженерии. В молодые годы он экспериментировал на обезьянах в Сухумском заповеднике, а когда у самого Черного моря случился конфликт, он подписал контракт с американцами, выучил американский язык и повадки местных приматов и перевез в Штаты свою тогда еще немногодетную семью. Но в Америке Любка не прижилась. Проблема была в ее отчестве. Отца Любы звали Мухаммед, и американские власти предложили миссис Сало доказать, что ее отец не тот самый многоженец Мухаммед, инициировавший обширные военные действия на Ближнем Востоке. И хотя Люба никогда не носила имя Фатима, но ее отец действительно когда-то служил в ограниченном советском контингенте в Сирии, и на этом основании за миссис Сало и ее семьей была организована слежка.

Маленький фургончик с закрытыми шторками появлялся у дома мистера и миссис Сало ровно в семь часов утра и находился на посту до девяти вечера. На остальном времени суток ФБР могло экономить — семья Сало жила в закрытой научно-исследовательской зоне с ограниченным пропускным режимом. Муж, увлеченный выращиванием из яйцеклетки первого модифицированного примата — игрунки обыкновенной, — слежки не замечал. Но свободолюбивая Люба, выросшая в условиях истинной российской демократии, не выдержала давления полицейского государства, собрала свой приплод и отбыла на родину. Никита навещал ее нечасто — по контракту ему было положено только четырнадцать дней оплачиваемого отпуска в год, и Любовь Мухаммедовна с головой погрузилась в детей и общественную работу.

Про то, что ее последний ребенок — младшенький Костя — был результатом клонирования, не знал даже американский президент. Личные тайны Люба держала строго при себе. Муж провез его через границу в своем желудке, как наркокурьеры провозят опасный груз. Американцы тогда приняли закон против клонирования человека, но Никита Сергеевич — истинный гуманист — не мог убить плоть, выращенную из собственного сперматозоида.

Люба подняла мужа среди американской ночи. Выслушав жену, Никита посоветовал организовать поимку крысы и проверить ее на бешенство. «Это нереально!» — простонала Люба. «Зато уколы от бешенства реальные и очень болезненные!» — резонно отчеканил Никита Сергеевич и отключился. Подумав, Любка отправилась к вещунье Пелагее — ведь находила же она ее средненького, заблудившегося в дебрях подземного паркинга. Подойдя к заветной избушке, Люба постучала. Тишина. Она заглянула в оконце. Избушка была пуста. «Может, к Додику обедать пошла?» — подумала Люба и отправилась в «Голубой Севан».

Зал «Голубого Севана» был полон. Бизнес-ланчи Додика пользовались популярностью у высшего эшелона тружеников многочисленных офисов, расположенных в «Куполах». Но Пелагеи там не было. Люба попыталась разыскать ее по телефону. Она оказалась вне зоны доступа. Это было странно — Пелагея позиционировала свою доступность как особое конкурентное преимущество перед другими участниками экстрасенсорного рынка. Оповестив всю заинтересованную общественность эсэмэской о том, что Пелагея отсутствует на рабочем месте в приемные часы, Любовь Мухаммедовна решительно похромала к ее главному сопернику по «Битве экстрасенсов» — бабушке Сурай в глинобитную хижину на берегу Старицы.

Сурай точила мясницкий нож — главный атрибут ее экстрасенсорности. На столе лежали остатки ланча: нарезка из бастурмы и лаваш. «Нож татчу — вусех излетчу», — приговарила она в процессе заточки. Увидев Любу, она жестом пригласила ее сесть, не прерывая ритуал.

— Не нада гаварить. Так выжу, всо выжу. Зверя тебя укусила, зверя белая, ни балшая — ни маленькая. Найти зверю хочешь. Ни ыщи. Беса в ней нет. Бес в ее хазяйке.

— Так она что, домашняя, значит?

— Зверя дамашняя. Пагулять проста вышила. А пестрый шеловек ее схаватыл и внис галавой йок!

— Садист!

Люба вышла от Сурай со смешанным чувством возмущения и облегчения. Облегчения от того, что крыса не бешеная, и возмущения от антизвериного поведения «пестрого» человека. Она даже не стала уточнять у Сурай, как зовут этого звероненавистника. В «Золотых куполах» жил только один пестрый — это был исколотый татуировками от ушей до рудиментарного хвоста Тимофей Бухтияров.

Помимо Центра по разведению сплетен Люба активно работала в местном отделении Общества защиты прав животных и остро реагировала на всякое ущемление звериных прав. Сейчас она была в особом негодовании. Довести невинное домашнее животное до такого крайнего состояния! В ее голове быстро сложился план мести.

Она направилась в подземный паркинг, по пути набивая в телефоне текст: «В комплексе выявлена бешеная баба, имя неизвестно, укусы смертельны. Наш сосед Бухтияров — насильник и садист. Сурай использует священный нож для нарезки мяса».

Тимофей Янусович Бухтияров (тусовочное имя Тим Бухту) проснулся с первыми лучами солнца, заглянувшими в окно его спальни. Поскольку окна спальни смотрели на запад, Тимон понял, что обеденное время он уже проспал. Весеннее солнце весело играло на его ручных змеях, грудных драконах и шейном лимфадените, по поводу которого он уже записался сегодня на прием к доктору Лору.

Тимон поднялся с ложа, застланного тигрово-полосатым бельем, надел трусы в леопардовое пятнышко и зебристую майку, оставляющую открытыми большую часть его нательных фресок, натянул штаны — невысоко, чтобы видна была надпись «Рич» на его пятнистых ягодицах, прихватил куртку из кожи слона, сунул ноги в крокодильи сапоги на высоком каблуке и раскоряченной походкой — так, чтобы случайно не упали обвисшие между ног джинсы, — зашагал к лифту, натягивая на ходу мотоциклетную каску с рогами антилопы.