Диана Вежина - Байки со «скорой», или Пасынки Гиппократа

Наш лечащий объявился с обходом в восемь утра. Второй раз меньше чем за сутки бедный доктор утерял дар речи, долго тыкал в бутылку указательным пальцем, мор–щась от запаха перегара, стоящего в палате, а после выдавил:

— И где же это было?!

Ладно, рассказали, отчего ж хорошему–то человеку и не рассказать, тем более что до следующей новогодней пьянки залеживаться здесь никто не собирался.

Наш доктор скорбно махнул рукой и ушел. Впрочем, после девяти утра, сменившись с дежурства, зашел к нам еще раз. И таки выпил за наше здоровье, с удовольствием закусив квашеной капустой.

А начальнику клиники никто ни о чем не сказал. И это к лучшему. Он, бедный, и так целую неделю нервничал, выяснял, нет ли у меня знакомых в военно–морском флоте. Оно и понятно, Нева же — она рядом.

А у боевых–то кораблей орудия побольше, чем у бэтээра.

В целом медики — народ как правило живучий. А медики колесные еще и аварийноустойчивый. Нам по–другому всё равно никак, и вообще — тому, кто к риску не приучен, на «скорой» делать нечего. Если уж даже нещедрое (я как бы деликатно) наше государство нам за этот риск преизрядную сумму к зарплате добавляет, то сами понимаете, насколько он велик.

Лично у меня самым впечатляющим первый автец оказался. Тогда я, будучи еще студенткой, без году неделю на «скорой» фельдшерила. И нате вам — сразу боевое крещение получила, так сказать. К тому же тогда натуральная квинтэссенция «скорой» вышла, то есть сплошная трагикомедия.

Известно же — у нас трагедий без комедий не случается.

А начиналось всё вполне обыденно. Лето жаркое, асфальт плавится, гроза собирается. В бригаде кроме меня доктор и старшая фельдшерица. По случаю жары у дам халаты надеты на то, в чем мама родила, то есть на минимум нижнего белья, у меня по живости характера и молодости лет чисто символического.

И время к обеду катится. И вызов–то нам дали пустяковый — судороги у пьяненького мужичка. Никаких тебе сложностей. Ни в диагностике — алкогольная энцефалопатия (мозги пропил товарищ), ни в тактике — уколол успокоительное и тащи в больницу, как нашим Минздравом заповедано.

Правда, мужичок этот оказался субъектом особо выдающейся грязности и вонючести. Что–то вроде нынешних бомжей, каковых, заметим, в тридесятом государстве на самом деле не было. Разве что тенденция имелась. С запашком. Причем означенная жертва этой дурнопахнущей тенденции лечиться явно не желала: шипела, отбивалась и даже за коленку меня грязной пастью цапнула.

Будь наша воля, мы лечить его бы и не стали. Но — клятва Гиппократа, то да сё… Короче говоря, куда же денешься! Заволокли мы алкаша в машину, к носилкам ремнями привязали, носилки к станине стальной пристегнули: лежи, болезный. Вот он там и лежал, плевался только матерно и безумным зраком по сторонам водил. Ни фига успокоительное наше его не успокоило.

Да и ладно, нам не привыкать. Наше дело пациента в больницу доставить в кратчайшие сроки, вот и везем, торопимся. А как не торопиться, если в карете от него воняет, как от мусорного бачка. Доктору хорошо, он в кабине сидит. Мы с напарницей в карете, правда, тоже худо–бедно приспособились — все окна открыли, курим. Ветерок свежий, гроза уже рядом погромыхивает, красота.

А на ближайшем перекрестке нам и прилетело. Серьезно прилетело, от души. Стоптал нашу карету «скорой помощи» КАМАЗ. На всем ходу в бочину нам впилился.

Ад, короче, грохот, скрежет, лязг. Водилу от удара из кабины натурально вышибло, сверху РАФик, опрокинувшись, своим весом его тупо смял, внутри груда битых стекол и металлолом искореженный. А в придачу (это после выяснилось) кислота из разбитого аккумулятора на всё это щедро пролилась.

И тишина кромешная…

Во всём этом аду только я уцелела. Потому как от удара на пациента приземлилась и в него вцепилась. А он, если кто забыл, к носилкам был привязан, а носилки к станине стальной пристегнуты. Так мы с ним в обнимку и кувыркались.

Правда, в мозгах у меня, не иначе как от шока, малость того, заело. То, что я сама из машины вылезла, это понятно. То, что я напарницу из–под кучи аппаратуры кое–как вытянула, тоже ясно. А вот на хрена я еще и носилки эти с алкашом вместе на своем хрупком девичьем горбу выволокла и под деревце пристроила, хотелось бы мне знать?!

А вокруг машины уже зеваки собрались, кто–то «скорую» вызвал. Водитель КАМАЗа от меня на четвереньках убег и под своим грузовиком спрятался. Видать, облик у меня был соответствующий. Он из–под днища только подвывал тихонечко и, невзирая на угрозы, нипочем не вылезал, хотя я всего–то помощь ему хотела оказать. Нам так по инструкции положено.

А тут и коллеги подоспели. Реанимобили аж в трех экземплярах и бригада с нашей подстанции. Без спасателей в те времена неплохо обходились, приподняли общими усилиями наш разбитый РАФ, доктора из кабины вынули и тут же вместе со старшей фельдшерицей в больницу увезли. У них на двоих только девять целых ребер оставалось.

И обоих водителей забрали, нашего и КАМАЗовского. Нашего в реанимацию, а того в психушку, поскольку мужик к этому моменту не только выть не перестал, но и, на меня квадратными глазами глядючи, уже в асфальт пытался закопаться. А меня как самую целую наши подхватили и на подстанцию повезли. И очень вовремя, потому как гроза наконец разразилась и дождь хлынул.

Мы уже почти доехали, как до меня дошло: а пациент?! Его–то мы забыли! Лежит, поди, клиент под деревцем, к носилкам притороченный, дождичком болезного, должно быть, поливает. В чем–то оно, может, хорошо, хоть немного грязи с него смоет, но всё равно ж не дело! К тому же на пьянца–то по большому счету наплевать, главное — носилки ж за бригадой числятся! А от бригады только я осталась, стало быть, я одна за них и отвечаю!

Короче, развернулись мы и обратно полетели. Народ на перекрестке всё еще стоит, не расходится, события обсуждает, осколки стекла с проезжей части на сувениры собирает. А носилок нет. И пациента нет. Рассосался, аки нежелательная беременность.

Я к народу: где? Где носилки?! Где больной мой недолеченный?! Я же, жизни своей не жалея, сама его из разбитой машины вытаскивала! Я же, позвоночником натруженным хрустя, его под деревце укладывала, надрывалась, потом, можно сказать, девичьим поливала!

Оно понятно, не в себе была…

А толпа молчит. Безмолвствует народ, не отвечает. А ежели какие звуки издает, то почему–то странные и местами даже неприличные. И при этом на меня, что характерно, пялится.

А ларчик просто открывался, хоть и неожиданно. На себя я тоже посмотрела — и тоже удивляться начала. Халатик–то на мне был тоненький, нейлоновый. И так–то был на мне халатик — видимость одна, так еще ж, пока я в РАФе кувыркалась, этот мой нейлон, оказалось, кислотой забрызгало!