Этери Чаландзия - Чего хочет женщина... и что из этого получается

И вообще мне кажется, что в этом есть что-то невероятно обаятельное — хоть несколько раз в год проявлять расчет, смекалку и рачительность вместо привычной расточительности. И с чувством глубокого удовлетворения убирать в шкаф горжетку, которую вы прихватили за пять долларов, тогда когда в мирной жизни она стоит все сто пять. И пусть ваша моль подавится этой горжеткой, а вы ее ни разу не наденете — вы все равно будете помнить, как вы тогда словчили и выгадали.

Нет, есть, конечно, безумцы, для которых вещь не вещь, если за нее не отдана половина всей наличности, но мы-то понимаем, что самые заветные ягодки растут на полях под названием «Распродажа!».

Я вообще-то никогда не мылась в бане. Никто меня особенно и не соблазнял на это дело. Максимум, на что отваживались мы с подружками, — экспресс-потение, в маленькой сауне-парилке при каком-нибудь пижонском бассейне, но чтобы отправиться в общественную парную, людное место… Никто даже и не думал. А зря.

Одним погожим весенним вечерком я оказалась перед входом в баню совершенно одна. Ну, так получилось. Те, кто соблазняли меня на это дело, смылись, а соблазнить самой мне никого в тот вечер не удалось. В общем, плюнув на тех и на других, я пошла в баню. И сразу в мужскую. А что — прямо на углу дома красовалось резное крылечко, так все хорошо выглядело. «И я прекрасно выгляжу, вон как все мужчины на меня радостно смотрят», — думала я, забираясь на крыльцо. Подошла к служителю и браво так спрашиваю: «Здрасьте, дорогой товарищ! Куда пройти попариться?»

Надо сказать, что на лице служителя нарисовались следы мучительной борьбы, и не без победы над собой он объяснил мне, что если я хочу попариться в женском обществе, то мне надо отсюда, к сожалению, выйти и войти в здание совсем с другого входа. «А, ну да… ну да…» — «как ни в чем не бывало» отозвалась я и под разочарованное мужское сопение удалилась.

На входе в женское отделение было все примерно так же, только не было мужчин, а зато голые женщины начались практически сразу.

Уже за второй дверью (первой была входная с улицы) на скамеечке сидели дамы с полотенцами на бедрах и курили длинные сигареты. Я что-то пробормотала про пар, который костей не ломит, на меня посмотрели, как на сумасшедшую, и я потопала в палаты.

Там стоял большой письменный стол с лампой, за которым сидела строгая дама в деловом костюме. Ситуацию несколько скрашивала или, наоборот, украшала, другая дама, которая в совершенно голом виде и тапочках стояла справа. В глубине же просто сияли жемчужным светом обнаженные женские тела, расположившиеся в живописных позах на темных диванах. В общем, я, еще одетая и со спортивной сумкой наперевес, растерялась и отметилась еще одним выдающимся вопросом: «Что мне теперь делать?» Женщина-секретарь, не говоря ни слова, взяла меня под локоток, отвела к диванам, ткнула пальцем в воздух и удалилась.

Я осталась одна. Напротив меня сидели две опять же голые женщины с масками зеленого цвета на лицах. Одна из них, как будто этого было недостаточно, читала Овидия. Я поежилась. Женщины, однако, не проявили никакого интереса ко мне, чисто по-нашему не улыбнулись, я как-то бочком разделась и, чувствуя себя полным идиотом, направилась собственно в баню.

Вот тут случилось самое смешное. Бегло осмотревшись в мраморном зале, я заметила вход в парилку, но стоило мне туда сунуться, как из дверей на меня, словно огромная кукушка, вылетела здоровенная баба и гаркнула мне прямо в лицо: «Нельзя сюда, понятно!» Я прямо встала. Вот это да! Ну вот это хорошо! Вот это по-нашему! Я сюда пришла, заплатила деньги, разделась, дошла до бани, а в нее-то, оказывается, тут и не пускают!

Отойдя куда подальше, я начала соображать, в чем тут подвох. Может быть, дело во мне? Может, это мне нельзя в баню и со мной что-то не в порядке? Однако, поскольку ни третьей ноги, ни экземы на теле у меня не было, а за то, что у меня папа грузин, не пускать в русскую баню все-таки несправедливо, я решила, что я тут ни при чем.

А может, на моих глазах происходит то, о чем потом будут писать в газетах: «В городских банях такого-то числа сошла с ума женщина средних лет, тучного телосложения. В разгар всеобщего парения она выгнала всех вон и никого не подпускала к парилке…»? Тоже странно — тогда получается, что вместе с ней сошли с ума десятка два голых женщин, находившихся в тот момент в мраморном зале, поскольку ни одну из них не удивило произошедшее. Последняя версия о том, что в страну тихой сапой приехала мировая кинознаменитость и в данный момент греет кости в парилке, а снаружи стоит охрана и внутрь никого не пускает, даже мне показалась неубедительной, и я пошла под душ. «Ну ладно, — думаю, — хотя бы под душем постою, подожду, может, что изменится».

Действительно, изменилось. Когда я в очередной раз разлепила глаза, я им просто не поверила. В бане стояла очередь. Можно было глаза и не тереть, видение не исчезало. Перед входом в парилку стояла натуральная очередь из опять же голых женщин! Но, видимо, к тому моменту мне уже надоело цепенеть от удивления, я вышла из-под душа, отряхнулась, как утка, и встала в очередь. Надо так надо, постоим.

Через пару минут открылась дверь в парилку, и под одобрительное «Бабоньки, налетай!» очередь ломанулась внутрь. Налетели бабоньки разом, как-то моментально осели на скамейках, приняли разные позы и… затихли. Дверь закрыли, и воцарилась тишина. Внизу, как Вельзевул, орудовала с ковшами и шайками та самая главная баба, и стоило одной «бабоньке» что-то пикнуть, как снизу гаркнули: «Тихо, я сказала!»

Вот тут я поняла, куда я попала. Температура в парилке была такая, что у меня золотое кольцо начало стекать с пальца. Я сидела, плотно зажатая между двумя стокилограммовыми бабищами, с которых пот лился так, словно в их организмах все краны сорвало. У меня так не получалось никогда в жизни, только один раз, когда у меня украли первую зарплату и я рыдала, как фонтан. Но здесь творилось страшное. Мне было так жарко, что я боялась пошевелиться. У меня уже шатались зубы, выпадали волосы и шипели белки глаз. И если в свое время, когда я училась ездить на лошади, я была похожа на один большой синяк, то здесь я постепенно превращалась в один большой ожог. Я с ужасом думала, что, если мое лицо выглядит так, как моя нога, — я пропала! Пока я так сокрушалась, тишина как-то сама собой закончилась, купальщицы зашевелились, вынули веники, и началась вторая серия. Называлась она «Избить себя». Больше всего меня потрясла дама, взгромоздившая ногу на перекладину и в пару минут измолотившая об нее березовый веник в лоскуты. Она так лупила свою левую ногу, будто та ей жизнь испортила. Потом поменяла ноги и веник и еще раз отработала материал. Только березовые листья налипли на стены вокруг…