Михаил Берсенев - Клептоман

— Это было трудно? — спросил Калинин Семена, рассматривая свой портрет, написанный настоящим золотом в краске.

Логинов неопределенно пожал плечами.

— Вы знаете, Семен, я очень доволен вашей работой. Золотую краску было не просто достать. Но оно того стоило! Я уверен, что у вас большой талант. Я не знаю, какой вы художник, но то, что вы написали потрясающий портрет — это не вызывает сомнений.

Пока он продолжал любоваться творением рук безмолвного юноши, зашли Оптимистов и Куравлев. Красные лица, пружинистые, веселые, они только что попарились в сауне. Настроение у обоих было великолепным. Друзья подошли к Калинину с портретом в руках и прекратили свой обычный веселый треп. Они смотрели на золотое изображение Станислава на холсте и молчали.

— Семен! Это потрясающе! — искренне восхитился газетчик, — Красота!

— Чего это ты, Слава, себя в золоте решил увековечить? — ехидно спросил друга Куравлев, — Нет, конечно, ты действительно золотой человек, но ведь это нескромно!

— Зато очень оригинально, согласись! — парировал Калинин, — А у парня талант, это точно! А это дорого стоит!

Богатый гость из Питера достал из кармана портмоне, вытащил из него тоненькую пачку из стоевровых купюр и положил на колено молодому художнику, который с удивлением посмотрел на деньги.

— Спасибо вам большое, Семен, за вашу работу. Я очень благодарен вам и с удовольствием оплачиваю ваш труд. Примите их от меня, прошу вас!

Безмолвный художник взял деньги и протянул обратно Калинину, отрицательно покачав несколько раз головой и что-то мыча. Он явно не хотел брать деньги, но Станислав попросил:

— Семен! Не обижайте меня, пожалуйста! Вы эти деньги честно заработали, три дня возились со мной, тратили свое время, талант и душу! Не надо меня оскорблять! Отказавшись от денег, вы тем самым оскорбите меня, юноша!

Калинин вновь стал любоваться своим портретом, а Семен положил деньги на колени, взял листочек, что-то написал на нем, и передал его вместе с иностранными банкнотами, на сей раз Куравлеву. Федор взял листок, прочел послание, лицо его сделалось серьезным, и он тоже обратился к Логинову:

— Молодой человек! Я что, вас плохо принял, или обидел чем-то? Зачем вы меня теперь оскорбляете?

Логинов опустил взгляд в пол, а Оптимистов вырвал записку из руки Куравлева и пробежал ее глазами:

— Семен! Семен! Эх, молодо-зелено! Всех обидеть хочешь! Не стыдно тебе предлагать Федору деньги за свое проживание в доме? Ты мой друг, я его друг, значит ты и ему друг! Эти деньги твои, и ты их честно заработал! И прошу тебя больше не обижать своих друзей! — повысил голос непосредственный начальник молодого дарования, — Мы ведь теперь все друзья, верно? — подал он руку Логинову.

Удрученный Семен пожал руку сначала Михаилу, потом Федору, затем Станиславу. Деньги он взял и при всех положил себе в нагрудный карман, застегнув на пуговичку, а затем похлопал себя по этому карману ладонью и по-юношески открыто улыбнулся.

— Ну и отлично! — рассмеялся Куравлев, его поддержали Калинин и Оптимистов.

— Давайте покажем эту красоту нашим девочкам! — предложил Оптимистов, и все согласились с этим предложением. Прятать это настоящее произведение искусства от людей никто из них не хотел, включая самого его создателя, который хоть и старался сделать мужественный и спокойный вид, но было видно, что он искренне гордится своей работой и с трудом сдерживает самодовольную и заслуженную улыбку. Когда же его произведение искусства показали Алевтине, Евгении и Светлане, то парень просто покраснел от удовольствия. Алевтина и Евгения хвалили его беспрерывно и многословно. Они искренне восхищались, как умеют восхищаться только настоящие поклонники. Логинов написал записку, в которой предложил Алевтине Куравлевой, если она захочет, написать такой же ее портрет, можно с Артемом. Он только попросил достать крошку настоящего золота. Супруга Куравлева с радостью согласилась, так же, как и Артемка. Конечно, иметь такую талантливую и оригинальную работу в доме являлось показателем художественного вкуса хозяев, да и просто для души. А уж когда элегантная и красивая Светлана Стриж, внимательно изучив портрет Калинина, подошла к молодому художнику и неторопливо, достойно протянула прохладную ладонь Семену и пожала его руку со словами: «Вы замечательный!», Логинов совсем растерялся и раскраснелся. Красавица выразила свое отношение лишь двумя словами «Вы замечательный!», но эти два слова стали самой ценной похвалой из общего потока для выпускника факультета журналистики МГУ. Взрослые заметили, как стушевался и стал рассеян Логинов при приближении Светланы. Алевтина с радостью смотрела на лицо молодого человека, а Куравлев хитро подмигнул Оптимистову, и последний, так же задорно моргнул в ответ. Логинов достал бумажку набросал на ней несколько строчек, и смущенно передал ее Светлане. Та прочла ее, согласно кивнула, и передала ее Куравлеву. Тот прочитал: «Приглашаю вас, Светлана, со мной в лучший ресторан или кафе, какое захотите. Или в ночной клуб. Попросите Федора Петровича выделить нам машину, а то я не знаю, как сюда добираться. Водителю я оплачу заботу о нас. Если вы согласны, кивните мне. Спасибо!»

Куравлев прочел послание молодого человека, улыбнулся, дал прочитать Оптимистову.

— Да! — улыбался хозяин дома, — Вот мне интересно, что скажет Алексей или Серега, когда наш юный художник попробует им заплатить за шоферские услуги!

— Пошлют туда, куда Макар телят не гонял! — уверенно констатировал Оптимистов.

— Как пить дать, пошлют! — весело подтвердил Куравлев.

Оптимистов вскоре укатил домой: газета «Светлый путь» требовала его присутствия на месте главного редактора и источника идей для сенсационных и «жареных» репортажей. Логинову московские медики назначили курс лечения, и он остался в доме Куравлева. Семен и Светлана теперь много времени проводили вместе. Молодой человек написал портрет девушки, а затем написал портрет Алевтины с сыном Артемом. Это произведение так же заключили в дорогую рамку и повесили в гостиной. Пельмешке сделали операцию на мозге, и она находилась на стационарном лечении в московской клинике. Приступы боли иногда возникали в суставах у Петра Степановича Куравлева, но благодаря сеансам Лисы, они становились все реже и не такими острыми. Михаил Оптимистов регулярно справлялся о делах в семье Куравлевых, о состоянии своего молодого сотрудника, все грозился приехать, но дела газеты не позволяли ему это сделать быстро. А когда он сообщил, что через десять дней после сеанса вдруг испытал отвращение к табачному дыму и курению сигарет, Куравлев искренне поразился этому обстоятельству. Получалось, что попытка внушения все же увенчалась успехом, пусть не сразу после сеанса, а по прошествии десяти дней, но цель была достигнута. Целительный дар юной знакомой отца вновь нашел подтверждение. Куравлев рассказал об этом супруге и, как ни странно, Алевтина не особенно удивилась.