Эдуард Дворкин - Государство и светомузыка, или Идущие на убыль

Скрябин не уходил. Тонкие концертные ботинки быстро промерзли, он рисковал простудиться, но продолжал стоять возле широких мраморных ступеней.

Она вышла в том же меховом капоре, высокая, стройная, желанная. Какая-то старуха в кроличьей накидке опиралась на ее изогнутую длинную руку.

Великий Композитор кинулся навстречу судьбе, но старая карга тотчас направила ему в грудь острие зонтика.

— Прочь с дороги!

Они прошли мимо. Прекрасная вышивальщица улыбнулась, и тут же он почувствовал у себя на ладони мелованный кусочек картона.

«Маделен Гот, — было отпечатано на нем. — Уроки музыки и фехтования».

Он никуда не уехал.

Манкировал оплаченным до Москвы билетом, провел в гостинице беспокойную ночь, едва не поддался на уговоры пожилой неопрятной горничной.

Столичные улицы встретили его оттепельной сыростью, налетавшие порывы ветра швыряли в лицо холодные мелкие капли, шуба быстро намокла, отяжелела и неприятно стесняла движения.

На почтамте, составляя для Татьяны сообщение о своей задержке, он немного увлекся, набросал несколько философских мыслей, кое-что обобщил и подошел к окошку с целой грудой бланков.

Чахоточный телеграфист в вытертой форменной тужурке обвел Скрябина долгим неприязненным взглядом.

— Что это? — спросил он, тыкая пальцем в непонятное ему место.

Александр Николаевич всмотрелся в собственноручно написанное.

— «Существую только я, множественность кажущаяся вызвана моим творческим воображением», — с видимым удовольствием прочитал он.

Служащий почтового ведомства пожал плечами.

— А это?

— «История вселенной есть рост человеческого сознания до всеобъемлющего Божественного сознания — она есть эволюция Бога», — уже с некоторым раздражением процитировал себя Великий Композитор. — Вы что — не обучены чтению?

Покрывшийся пятнами клерк вскочил, опрокинул стаканчик с карандашами, сунул исписанный бланк в самое лицо Скрябину.

— Ну, а тут что за чертовщина?

— «Бог-человек, переживая экстаз, наполняет вселенную блаженством и зажжет пожар!» — пронзительно, на все здание закричал Александр Николаевич. — Но вам, жалкому недоумку, понять этого не дано!

Телеграфист неожиданно сложился и грудью упал на бортик. Перепачканные чернила костлявые руки метнулись из окошка и вцепились Скрябину в отвороты шубы. Великий Композитор, не мешкая ударил по каждой тяжелым мраморным пресс-папье.

Ужасный вопль смертельно раненого животного взметнулся под самые своды величественной постройки. Сбежавшиеся отовсюду люди окружили Александра Николаевича, схватили за локти. Он попробовал высвободиться, но с него сбили шапку и едва не повалили на пол. Очутившийся рядом телеграфист попытался лягнуть Великого Композитора разношенным рыжим ботинком. Защищаясь, Скрябин угодил коленом в чей-то подбородок. Его грубо схватили за бороду. Уже никак не менее сорока человек кричали и толкались вокруг него. Какая-то дама с разорванной вуалеткой требовала учинить над Великим Композитором самосуд, распаленная толпа, мелкобуржуазная по сути и напуганная недавними революционными событиями, все решительнее склонялась именно к такому решению вопроса. Несколько городовых, отчаянно дуя в свистки, проталкивались к Александру Николаевичу с целью увести его в участок — это был бы неприятный, но не самый плохой для него исход, полицейских не пропускали сцепившиеся руками лавочники, дьячки, коммивояжеры и все без исключения сбежавшиеся на защиту поруганного собрата служащие почты. Великому Композитору расцарапали лицо, еще немного, и быть беде… Провидение, однако, оказалось на его стороне. Какая-то мощная сила подхватила Скрябина сзади и вознесла над бесновавшимися оскаленными рылами. Он плыл в воздухе по направлению к спасительному выходу и видел озверевшую толпу поверженной и отступающей. Внезапно появившиеся люди в черном крушили потерявших человеческий облик врагов Великого Композитора, делая это умело и профессионально, без единой потери в собственном строю. Уже выплывая из огромного зала, Александр Николаевич мог зафиксировать полную победу своих неожиданных спасителей — лавочники были рассеяны, многие, раскинувшись, лежали на мраморном полу, разоруженные полицейские были связаны и никак не могли вмешаться в действие.

На улице Александр Николаевич был опущен и поставлен на ноги. Немедленно обернувшись, чтобы отблагодарить вынесшую его с поля брани загадочную силу, он узрел могучую фигуру, закуривавшую на ветру дорогую тонкую папиросу.

Великий Композитор набрал полную грудь бодрящего сырого воздуху.

— Георгий Валентинович?.. Вы?!

Плеханов заговорщицки подмигнул и показал в улыбке безукоризненно ровные зубы. Выглядел он не совсем обычно. Глаза были подведены, борода обрита, до плеч свисали кудрявые белые локоны. Одет он был в вывернутый наизнанку овчиный полушубок и высокие, до пахов валенки.

— Я теперь Бельтов, — Великий Мыслитель рокотнул знакомым бархатным баском. — Временно живу под псевдонимом. Политический сыск счел мое пребывание в Петербурге нежелательным, а анархо-синдикалисты буквально влюбились и не отпускают, ходят по пятам…

— Так это они там? — догадался Великий Композитор, показывая на только что покинутое здание, из которого продолжали доноситься шум и крики.

— Кто же еще! — Плеханов-Бельтов ловко сплюнул в стоявшую на другой стороне улицы урну. — Им только повод дай… силушка скопилась недюжинная… сегодня, вот, пригодилась…

Несколько коммивояжеров, помятых и потных, выскочили из почтамтских дверей и завертелись на мокром тротуаре. Георгий Валентинович сбил их с ног парой хорошо поставленных ударов. Со стороны Невского раздался тревожный колокольный перезвон. К месту стремительно приближались санитарные кареты, красная пожарная машина. Со стороны Коломны показались летящие во весь опор конные жандармы с шашками наголо.

— Однако, здесь становится неуютно, — Плеханов бросил окурок и потянул Скрябина в боковую улицу. — Давайте пройдемся…

Спокойная уверенность большого и сильного человека, идущего рядом вереницею проходных дворов и тихих мрачных переулков, постепенно передавалась и Александру Николаевичу. Выпавшие на его долю переживания более не казались столь уж значительными.

В подвернувшейся на пути аптеке Скрябину промыли царапины, залепили щеку бактерицидными пластырем, остановили перекисью водорода носовое кровотечение.

— Вообще-то, вы действовали неплохо, — промазывая заодно йодом сбитые костяшки пальцев, подбодрял Великого Композитора Великий Мыслитель. — Более того — человек семь вы уложили просто профессионально. Хороши были удары ногами — почти все в пах или подбородок… а вот аперкот надо бы подработать… замах широковат… кисть прогибаете… неуверенность какая-то. Вернемся в первопрестольную, непременно поведу вас в гимнастический зал на тренировку… станете заправским кулачным бойцом… оно и для здоровья полезно — размяться иногда да хамов поучить…