Сью Таунсенд - Адриан Моул: Годы прострации

— Это было в прошлой жизни, Полин. Теперь я Баньши.

Вернувшись к себе, я погуглил «баньши» и забеспокоился, обнаружив, что это дух или призрак, который является к дому человека, обреченного на смерть, стонами и воем предвещая его скорую кончину.

Рози — слава богу, мою сестру по-прежнему так зовут — зашла к нам поздно вечером стрельнуть сигарет у Георгины. В теплой кухне явственно ощущалось, как плохо от Рози пахнет, и вдобавок она постоянно почесывала голову.

— Надеюсь, у тебя не вши, — сказал я. — Мы совсем недавно вывели этих тварей у Грейси.

— Нет, просто башка чешется. Я не мыла ее больше года. — Уходя, она задержалась в дверях: — Я молилась нашему готскому богу, Ади, просила, чтобы ты выздоровел.

Я поинтересовался, милосерден ли ее бог.

— Не всегда. Когда гот умирает, бог смеется. Но ты ведь человек, Ади, за тобой он присмотрит.

— Нам надо поговорить о «Шоу Джереми Кайла», — напомнил я.

— Я должна с этим разобраться, братец. Мне всегда казалось, что я чужая в этой семье.

— Мне тоже, — подхватил я. — Всю жизнь подозреваю, что на самом деле я родился в семье аристократов.

— Но у тебя ступни, как у мамы, и нос, как у Джорджа.

Грустно, что она стала называть нашего папу Джорджем.

Бывает, я на целых пять-десять минут забываю о том, что у меня рак простаты. Это явный прогресс. Каждый раз, когда мать смотрит на меня, я вижу в ее глазах слезы. Одно из двух: либо она постарается взять себя в руки, либо прекратит пользоваться тушью для ресниц.

Мистер Карлтон-Хейес теперь ходит с палочкой. И я вдруг осознал, что все, с кем я так или иначе контактирую, имеют физический или психический недуг. А где же здоровые телом и духом люди? Поразительно, как наша страна еще не рухнула.

Сегодня началось мое лечение. Прежде чем отправить меня в отделение рентгенологии, доктор Рубик сказала:

— Вероятно, я должна напомнить вам о возможных побочных действиях лучевой терапии.

— Нет необходимости, — ответил я. — Я дважды и очень внимательно прочитал буклет, побочных эффектов крайне мало.

Но доктор Рубик не отступила:

— Я работаю онкологом семнадцать лет, через мои руки прошли тысячи пациентов, то есть я не просто два раза прочла буклет. Так что позвольте проинформировать вас о побочных действиях выбранного вами метода лечения. Во-первых, во время мытья нельзя пользоваться мылом или гелями, помните об этом. Область, которая подвергнется терапии, станет очень чувствительной, поэтому вам противопоказано загорать на ярком солнце.

— При всем желании не смог бы, — невесело хохотнул я. — Не в это время года.

— Во-вторых, недержание мочи. Это случается как во время, так и после завершения сеанса. В-третьих, может возникнуть диарея и ощущение дискомфорта в заднем проходе.

— То есть возможно двойное недержание? — уточнил я.

— Возможно, — кивнула доктор Рубик, — однако не существует двух одинаковых пациентов, а кроме того, размер и расположение опухоли бывают самыми разными. Я знавала пациентов, у которых вообще не было никаких побочных эффектов, но знавала и бедолаг, не выходивших из дома по причине двойного недержания.

Пока она говорила, я представлял себя запертым в четырех стенах свинарника, как я брожу из комнаты в комнату в широченных спортивных штанах поверх толстого подгузника. Жена и ребенок бежали прочь из дома. И навещает меня только патронажная медсестра, пополняя запасы подгузников.

В отделение рентгенологии меня отвела медсестра, рассказала о приборах, чтобы я понимал их назначение, а затем передала меня рентгенологу — симпатичной девушке, более похожей на жену фермера, чем на медицинского специалиста. Она протянула руку, представилась, ее зовут Салли. Для человека, который изо дня в день работает с полумертвецами, Салли выглядела на удивление жизнерадостной. Она предупредила, что у меня появится несводимая татуировка, ею пометят то место, куда будет направлен луч.

Я попросил наколоть мне что-нибудь неброское — птичку, или цветок, или даже «Георгина», имя моей жены.

— Вы не в тату-салоне, мистер Моул. Эта татуировка представляет собой ряд крошечных точек, едва различимых человеческим глазом.

Невероятно любезным тоном она предложила мне снять брюки, трусы и надеть больничный халат. А затем велела забраться на высокую твердую койку и лечь на спину.

Я со страхом ждал момента, когда полы халата откинут, обнажив мое естество, но, устанавливая аппарат над моими гениталиями, Салли весело рассказывала о прошедших выходных. Она провела их, плавая на надувной лодке по водохранилищу в Рутланде со своим парнем Энтони. Спросила, нравятся ли мне водные виды спорта. Я сказал, что жутко боюсь воды и должен собрать все свое мужество в кулак даже для того, чтобы поплавать в лягушатнике. Я почти не почувствовал укола татуировочной иглы. Закончив с наколкой, Салли вышла из помещения и далее переговаривалась со мной через громкоговоритель, в основном повторяя одну и ту же фразу: «Лежите абсолютно спокойно, Адриан».

Я в точности следовал ее указаниям — не хватало только, чтобы луч промахнулся мимо простаты и задел пенис. Спустя несколько минут Салли, разрешив мне расслабиться, вернулась в лечебное помещение и помогла слезть с койки:

— Что ж, увидимся завтра в это же время.

Одеваясь, я утешался мыслью о том, что мы с Салли непременно подружимся. А куда мы денемся, если будем вынуждены видеться почти каждый день на протяжении двух месяцев.

Терапия.

Терапия.

Терапия.

Терапия.

Терапия.

Мистер Карлтон-Хейес в больнице с сильной болью в спине. Хайтиш теперь в магазине за главного.

После лечения и перед тем, как поехать на работу, я против своей воли наведался в «Вулвортс» — купить Грейси костюм ведьмы, в котором она сегодня вечером отправится колядовать. На улице холодно, под огромным дочкиным пуховиком костюма все равно не будет видно.

Я не приветствую эти американские обычаи. Они совершенно не в английском духе. Однако, учитывая состояние моего здоровья, мне необходим покой, и уж спорить с Грейси я точно не стану. В кондитерском отделе магазина набил большой пакет конфетами за 5 фунтов в расчете на тех детей, которые явятся к нам колядовать, хотя за два года, что мы живем в «Свинарне», еще никто из детишек не отважился зайти в наш темный и негостеприимный двор.