Сью Таунсенд - Адриан Моул: Годы прострации

Прокурорские нотки в ее голосе меня ничуть не насторожили.

— Это был наряд Золушки, мисс Натт, — объяснил я. — Догадайся вы вывернуть его наизнанку, получилось бы бальное платье.

— Впредь, — поджала губы мисс Натт, — если на Грейси не будет школьной формы, ее не допустят к занятиям. До сих пор мы были к ней чересчур снисходительны, но этому нужно положить конец.

Из школы я вышел в тоскливом настроении и, сопротивляясь ветру, двинул к «Медведю». Я собирался выпить стаканчик и тут же уйти, но Тони и Венди Уэллбек так настойчиво зазывали меня к своему столику, что пришлось подсесть к ним.

— Насчет шаров… — пробормотал я.

— Да забудьте вы про шары, — замахал руками Тони. — Что было, то прошло. Сегодня у Венди день рождения — что будете пить?

Не знаю почему, но у меня вырвалось:

— Водку.

Тони направился к бару, а Венди сказала:

— Я рада, что мы с вами здесь встретились. Не будете ли вы так любезны прочесть то, что я написала. Вы ведь почти профессиональный писатель, правда?

С тяжким предчувствием я наблюдал, как она достает из своей вместительной сумки папку с рукописью, отпечатанной на машинке, и сует ее мне. Я прочел название — «Первоцвет и щеночки» — и первые несколько предложений.

У меня было счастливое детство. В доме, где я родилась, не стихал смех. Отец держал нас в строгости, но сердце у него было чистое золото. А мама так заразительно улыбалась, и ее нежные руки были все время чем-то заняты.

Вздохнув про себя, я закрыл папку. Я подозревал, что, если доберусь до первоцветов и щенков, меня стошнит.

— Мне так понравилось сочинять, — поделилась своей радостью Венди. — Прочтите мое произведение, прошу вас, и скажите, что вы о нем думаете, ладно?

— Ладно, — промямлил я.

— Но поклянитесь, что скажете мне чистую правду. — Венди погрозила пальцем. — Вы должны быть безжалостно откровенны.

Вернулся Тони с водкой — кажется, с тройной порцией в фирменном бокале «Смирнофф». Только я сделал первый глоток, как в бар вошла мисс Натт с коллегами. Проходя мимо нашего столика, она бросила цепкий взгляд на меня и мой стакан.

Георгина была уже дома, когда я вернулся. Сидела в темноте и слушала Леонарда Коэна. А на кухонном столе лежала записка.

Дорогой Адриан,

«Шоу Джереми Кайла» показывают завтра утром, поэтому я попросила Дуги Хорсфилда подбросить тебя до больницы.

Дуги приехал слишком рано, что, по-моему, наглость с его стороны. Он сидел в машине с включенным двигателем, пока я принимал душ, одевался и сражался с Грейси, натягивая на нее школьную форму.

Когда я сел в такси, Дуги первым делом сказал:

— Отвезу вас — и сразу домой, хочу посмотреть это шоу Кайла. Моя супружница позвала кое-кого из соседей, будем глядеть вместе.

Салли заметила мою нервозность, и я признался ей, что сегодня утром мои родители, сестра и бывший любовник матери появятся на «Шоу Джереми Кайла». Я ожидал, что она ужаснется, но она воскликнула:

— Обожаю вашу маму!

Мы что, больше не нуждаемся в частной жизни? Было время, когда люди не болтали о своих проблемах с кем ни попадя.

Растянувшись на высокой койке с оголенным низом живота, я подумал, что готов остаться здесь навсегда. Вся моя энергия куда-то испарилась. После процедуры Салли пришлось помочь мне слезть с кушетки. Она отвела меня в коридор, усадила в кресло. Через полчаса мне стало немного лучше, и я потащился на работу. В витрине магазина «Сони» я увидел родителей на огромном телеэкране. Мать выглядела чрезвычайно гламурно, отец в инвалидной коляске казался бесконечно жалким. Лукас и Рози сидели рядом, держась за руки. Лицо отца показали крупным планом, когда одна-единственная слеза потекла по его левой щеке. Оросив усы, слеза исчезла.

Ноги сами понесли меня в магазин в отдел телевизоров. Я оказался среди сотни экранов, и каждый показывал «Шоу Джереми Кайла». Ко мне приблизился продавец. Судя по бэджику, его звали Мухаммед Анвар.

— Все в порядке, сэр? — тихо спросил он.

— Собираюсь приобрести пятидесятидюймовый плазменный телевизор, — соврал я.

Продавец подвел меня к гигантскому экрану:

— В первый год вы ничего не платите…

— Хотелось бы проверить качество звука, — перебил я.

Вынув из кармана пульт, он включил звук.

— Ты лгала мне все эти годы, мама! — кричала на экране Рози.

— Так, Полин, — рычал отец, — а откуда мне знать, мой ли сын Адриан?

Джереми Кайл проворно обернулся к матери:

— Адриан — это ваш сын, Полин?

Мать кивнула.

— Я хочу, чтобы его проверили на ДНК, — бушевал отец. — Мне нужно знать, мой ли он!

— Полин, вы уверены, что Адриан рожден от Джорджа? — допытывался Джереми.

— На семьдесят процентов, — фыркнула мать.

— На семьдесят! — воскликнул я. — И только?

Продавец рассмеялся:

— И где они берут этих людей?

— Ума не приложу, — ответил я.

Мухаммед опять принялся нахваливать 50-дюймовый плазменный экран. Я опять соврал, сказав, что должен подумать.

Продавец вздохнул:

— Никто больше ничего не покупает. У всех уже все есть. — Он замер на секунду, словно пораженный какой-то мыслью. — А что будет, если ваще перестанут покупать? Меня выпрут с работы.

По пути в магазин я припоминал то, что однажды услыхал от своей матери. Речь шла о фермере, разводившем опарышей. Звали его Эрни, и мать была в него сильно влюблена. Она цитировала наизусть любовные стихи, которые он сочинял в ее честь. С отцом она познакомилась, когда еще встречалась с Эрни. Уж не сын ли я этого опарышного фермера? И не от него ли я унаследовал литературный дар? Очевидно, что с отцом у меня нет ничего общего. Он полагает, что стихи пишут только тюфяки и педики. Однако я к нему привязан. И для меня было бы ударом узнать, что мы не одной крови.

Полночь

Не могу много писать. Я совершенно разбит. Мать отказалась отвечать на мой вопрос, является ли тот, кого я последние тридцать восемь лет называю папой, всего лишь человеком, за которого она вышла замуж. Вместо ответа она велела мне связаться с Эрни и попросить его предоставить образец ДНК для тестирования.

Терапия.

Бернард принимал заказ от преждевременно облысевшего молодого человека на книгу, изданную в Америке, под названием «Дерзновенность надежды», автор — некий Барак Обама. Когда молодой человек назвал свое имя, Дрю Читси, Бернард хохотнул:

— С такой кликухой в жизни непрухи не оберешься, а?

Дрю Читси озадаченно посмотрел на него:

— Прошу прощения?

— Родители на вас точно отыгрались, — продолжил Бернард. — У вашей матери были тяжелые роды?

Челюсть мистера Читси поползла вниз. Он повернулся ко мне, взглядом моля о помощи.