Алиса Лунина - Под крылом Ангела

— Я тебе не Баська, — гордо отрезала Барбара. — Мы с тобой на брудер, Чувалов, не пили. Для тебя я — Барбара Ивановна!

— Ну ладно, нехай Ивановна! Так вот, Ивановну прошу мне не шить. Ее любовник бросил. И я здесь ни при чем!

Иван внимательно посмотрел на Басю — мол, это правда?

Бася зарделась.

— Никто меня не бросал! Любовник, кстати, звонил недавно. Предлагал встретиться. Говорил, что сожалеет.

Почему-то Басе не хотелось выглядеть в глазах Ивана жалкой брошенной женщиной. А почему — она и сама не знала.

Видимо, Чувалов все-таки решил взять совет Ивана на вооружение и удивить любимую женщину. Он разрешил ей перестать танцевать и пригласил сесть за стол.

Тем не менее предупредил, так, на всякий случай, что это ничего не значит и планы его «не ждите — не изменятся!».

— Эх, Семен, Семен! — с надрывом произнесла Соня. — А люди-то почему должны страдать из-за наших отношений?!

— Ша! Не дави на жалость и совесть! — усмехнулся Чувалов. — Раньше надо было о людях думать!

Соня решила принести себя в жертву и с интонацией Жанны д'Арк сказала:

— Чего же ты хочешь, Семен? Говори — я все исполню! Хотя бы даже ради этих несчастных людей…

Чувалов рассмеялся:

— Да что ты можешь исполнить? Нет, дорогая, не выйдет! Я понял — ты меня в очередной раз хочешь обдурить. Мол, идем домой, начнем все сначала! Я куплюсь на эту дешевую приманку, мы пойдем домой и что-нибудь попробуем начать, а через несколько дней ты опять сбежишь, но уже так, чтобы я тебя не нашел. Нет, Соня, не выйдет. Не надо мне таких жертв. Мне вообще так не надо.

— А как надо? — удивилась Соня.

— А так… Чтобы искренне… — тихо сказал Чувалов. — По-настоящему. Не под пистолетом!

— Но так не получится, — заплакала Соня.

Чувалов вздохнул:

— Выходит, не судьба!

«Ну надо же, — изумилась Бася. — Как будто даже что-то подлинно трагическое в его голосе прозвучало! Прямо позавидуешь — ведь он любит Соньку со всей искренностью и страстью — сыграть, сымитировать это невозможно! Действительно любит безумно! Ах, если бы Эд меня так любил!»

Чувалов сидел растерянный и тихий, крутил в руках вилку, а она вдруг возьми да упади…

— О! — оживился он. — Примета такая — вилка упала, значит, к нам спешит женщина!

— Это Зоя, — вздохнула Бася, — очень жаль, что я так и не смогла ее предупредить!

Раздался звонок в дверь.

— Надо же, как быстро примета сработала! Точно, Зоя! — кивнул Чувалов и дал Вите команду открыть дверь и впустить Зою.

Витя ушел, а вернувшись через минуту, растерянно объявил:

— Там какая-то хрень!

Практически одновременно с его словами в комнату вошло, вернее, вплыло, некое существо в красном балахоне.

— Это оно! — закричала Бася так, что вздрогнул даже Чувалов.

Существо в красном безмолвно протянуло к ней руки.

Новые знакомства, любовь, но ведь были еще поиски себя… В огромном городе и мире Зое предстояло угадать свое место.

Кроме того, здесь был и практический вопрос — ей не хотелось находиться на иждивении у Барбары. Надо было зарабатывать на жизнь.

Правда, Барбара предложила ей поступать в институт: «Зойка-зайка, тебе надо учиться, знаешь ли, высшее образование никогда не помешает, не беспокойся, я все устрою, а про деньги вообще не думай — положись на меня! Куда бы ты хотела поступить?»

А Зоя сама не знала. В результате решила, что с институтом повременит — в конце концов, несколько лет у нее еще точно есть в запасе, а пока ее задача — найти себя.

Весной она устроилась работать. Когда Барбара узнала кем — чуть не упала в обморок, а Павлик расхохотался, что, учитывая его ипохондрическую натуру и вообще редкую расположенность к смеху, говорило само за себя.

Зоя стала кондуктором в троллейбусе очень интересного десятого маршрута. Дело в том, что путь его пролегал через самый центр города, то есть Зоя целыми днями раскатывала по исключительно красивым местам — Невский проспект, набережная, Дворцовый мост, Васильевский остров и обратно в центр. Красота! За два месяца она узнала город так, как при иных обстоятельствах не смогла бы узнать и за годы жизни в нем. Зоя с восторгом делилась впечатлениями с Басей и Павликом, а те не могли удержаться от иронии.

Павел так тот вообще откровенно насмехался над ней: «Ну, ты, Зойка, даешь! Нет, конечно, кому-то кататься в „Роллс-Ройсе“, а кому-то — на тралике, закон жизни! Все правильно — „Роллс-Ройсов“ на всех не хватит, траликов объективно больше, но непонятно, чему ты радуешься, прямо светишься от счастья!»

Зоя, улыбаясь, отвечала, что город для всех одинаков, смотришь ты на него из окна «Роллс-Ройса» или тралика — неважно. А радуется она потому, что каждый день видит город.

Павлик усмехался — он не любил Петербург и уж точно не находил его красивым: «Унылый, серый, провинциальный, грязный, невозможный, ничуть не похожий на европейскую столицу город! Ну разве что по контрасту с твоим Скотопригоньевском может казаться красоты неземной!»

Зоя смеялась в ответ: «Дурак ты, Павлик, и ничего не понимаешь…»

В общем, те два весенних месяца в десятом троллейбусе она вспоминает как очень хорошее время.

Она уволилась, когда придумала для себя новое место — следующим пунктом в Зоиных поисках стал Эрмитаж. Ей настолько нравилось там бывать, что однажды она всерьез задумалась — а почему бы не устроиться работать, по крайней мере, не придется всякий раз платить за входной билет. И главное — она сможет узнать этот удивительный мир изнутри.

Когда она устраивалась на работу в качестве смотрителя, ей на выбор предложили несколько мест. Можно было выбрать тихий дремотный зал Древнего мира, который рядовому работнику представлялся, вероятно, более удобным вариантом — посетителей там всегда меньше, в иные дни — вообще единицы, сиди себе, посапывай на пару с каменными идолами, они компания нешумная, особо не напрягают. Но Зоя выбрала, пожалуй, одно из самых «хлопотных» мест, популярных и проходных, — залы импрессионистов на третьем этаже, а там, в особенности в весенне-летний период, настоящее столпотворение — смотреть приходится в оба.

«Тебе не скучно? — спрашивала Барбара. — Целый день на одном месте, это ж сдуреть, наверное, можно!»

«Ты что?! — искренне изумлялась Зоя. — Как может быть скучно, когда у меня целый день для радости! Я среди этих картин… А потом, мне интересно наблюдать за людьми! Знаешь, у некоторых такие просветленные лица, когда они входят в зал и видят это чудо! На днях мальчик лет пяти, увидев картину Гогена, застыл перед ней, раскрыв рот. У него даже, представляешь, слюна потекла! Вот настоящий, ненаигранный, восторг! Уж точно — волшебная сила искусства! Знаешь, я где-то слышала историю о том, как дети пришли в театр, а после спектакля у всех стульев были лужицы, потому что малыши описались. Вот это настоящее искусство, понимаешь? И эти картины — они настоящие… А еще во время рабочего дня я часто подхожу к окну и смотрю на площадь. Из моего окна виден Ангел. И я его наблюдаю как бы с другого, чем с твоей крыши, ракурса».