Андрей Шляхов - Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)

– Что это было?

– Инвенция для скрипки Бонпорти, – ответила Ольга. – Правда, не из тех, что приписывались когда-то Баху, а другие. На мой взгляд, это одно из самых гармоничных произведений в моем репертуаре...

– У тебя отличный репертуар, – похвалил Данилов.

– Хочешь поиграть на моей исторической скрипке? – Ольга протянула инструмент Данилову.

– Нет, спасибо. – Подобно большинству музыкантов, Данилов считал, что исполнитель у инструмента может быть только один. У каждого скрипача своя манера постановки смычка, своя сила нажатия на струны, и вообще, чужой инструмент – это чужой инструмент. – Мне, пожалуй, пора...

Данилов встал.

– Как скажешь. – Ольга заметно погрустнела, и Данилову захотелось сказать ей что-нибудь хорошее.

– Спасибо за прием, мне очень понравилось все, но больше всего твоя игра на скрипке.

– Тебе спасибо. Так приятно играть для кого-то, а не только для себя. – Ольга аккуратно убрала скрипку в футляр.

– Каждый музыкант играет по внутренней потребности, – улыбнулся Данилов, – а это значит, что он играет в первую очередь для себя. Слушатели – это всего лишь приятное дополнение.

– Смотря. какие слушатели... – Ольга подошла вплотную к Данилову и неожиданно обвила свои руки вокруг его шеи.

Данилов мягко попытался освободиться, но хрупкие на вид руки Ольги держали его крепко.

– Мне так хочется, чтобы ты остался у меня еще ненадолго. – Губы у Ольги были горячими, и слова они произносили такие же горячие, прямо – обжигающие. – Думай обо мне что хочешь, только не уходи...

«Не надо, пожалуйста», – хотел сказать Данилов, но неподвластные разуму руки уже обнимали Ольгу, а губы тянулись к ее губам.

Поцелуи с одновременным освобождением друг друга от одежды продлились не более минуты. Затем Ольга увлекла Данилова через коридор в спальню.

– Я – твоя скрипка, – сказала она, извиваясь в его объятиях, и больше ничего не говорила, только постанывала от наслаждения.

В глубине души Данилов понимал, что он поступает недостойным образом, но поделать с собой ничего не мог...

– Это называется – нечаянная радость, – сказала Ольга, когда они, наконец, утолили страсть. – Ты сердишься на меня?

– Нисколько не сержусь, – ответил Данилов и не соврал. Какой смысл сердиться на соблазнившую тебя женщину? В конце концов, им обоим было хорошо друг с другом. Ему, во всяком случае, точно было хорошо. Даже очень.

– Это хорошо. – Ольга приподнялась на локте и посмотрела Данилову в глаза. – Ты придешь еще?

– Не уверен, – ответил Данилов.

– Почему? – Тонкие брови Ольги взметнулись вверх. – Я слишком торопилась, да? Извини, просто у меня почти год никого не было... В следующий раз буду вести себя как надо. Ты оценишь.

– Да не в этом дело. – В подобной ситуации было просто невозможно не обнять Ольгу и не привлечь к себе. – Просто наши отношения бесперспективны, а в бесперспективных отношениях есть что-то угнетающее, я ведь женат...

– Знаю, – ответила Ольга, прижимаясь к нему всем телом. – Семейное положение каждого из мужчин в Склифе сразу же становится достоянием общественности. Но я же ни на что не претендую, только на встречи... Иногда.

– Сначала это будут просто встречи, потом тебе может захотеться большего, и случайно окажется так, что ты почувствуешь себя обманутой...

– Мне всегда везло на зануд, – вздохнула Ольга. – Скажу для сведения – я люблю жить одна и не собираюсь жертвовать своим одиночеством, чтобы не пришлось считаться с чужими привычками и желаниями. Когда-то я очень хотела завести ребенка, но выяснилось, что мне это не под силу, поэтому внебрачных детей от меня можешь не опасаться. Для бесед по душам и поездок на море у меня есть подруги...

– Тогда зачем тебе я? – полушутя-полусерьезно спросил Данилов.

– Для секса и редких походов на концерты в Большой зал консерватории, – рассмеялась Ольга, легонько царапая Данилова ноготками. – Если ты считаешь, что этого много, то я согласна вычеркнуть второй пункт.

«Положение то еще, Вольдемар, – сказал себе Данилов. – Щекотливей не бывает...»

Он давно вышел из того возраста, когда веришь, что секс может быть просто сексом и не влечь за собой ничего. На самом деле с секса все только начинается – и настоящие отношения, и взаимные обязательства, и осложнения с неприятностями. К тому же Данилову было отчаянно стыдно за сам факт измены. Пусть эта измена была случайной, спонтанной, в какой-то мере неосознанной, но тем не менее изменой от этого она быть не переставала...

Правильнее всего было встать, молча одеться и уйти. Навсегда. И при встречах в Склифе коротко, по-деловому здороваться, не более того.

Но подумать легко, а сделать трудно. Хотя бы потому, что подобное поведение было бы невежливым по отношению к милой, очень симпатичной и явно расположенной к нему женщине, которая пригласила его в гости, угостила вкусным кофе, развлекла игрой на скрипке и напоследок показала ему «небо в алмазах». Оттолкнуть ее и начать одеваться было невозможно. Раньше надо было отталкивать. До того, как... Но и просто лежать тоже было невозможно – чувство недовольства собой нарастало и могло спровоцировать взрыв.

«Хорошо бы, если сейчас позвонил мобильный», – подумал Данилов, но телефон не думал приходить на помощь своему владельцу. Да и кто будет звонить в субботу раньше полудня? А до полудня еще оставалось двадцать минут.

Положение спасла Ольга. Если, конечно, это можно было назвать спасением.

– Ты все же сердишься, – тихо сказала она и замолчала, то ли ожидая ответа, то ли обдумывая следующую фразу.

Данилов молчал.

– Ты больше не придешь...

– Наверное – да. – «Наверное» Данилов вставил из вежливости. – Не приду.

– Тогда я возьму от жизни все, что она способна мне дать, ладно? – Рука Ольги скользнула вниз по животу Данилова, проверяя, готов ли он к новым подвигам.

Для того чтобы немедленно встать и уйти, надо было быть святым праведником. «Семь бед – один ответ!» – рассудил Данилов и около получаса ни о чем больше не думал...

На обед Ольга разогрела в микроволновке пиццу, которую они мгновенно съели. Пришлось доставать из холодильника новую.

Данилов чувствовал себя неловко, а Ольга держалась естественно, без тени смущения. Шутила, интересовалась гастрономическими предпочтениями Данилова и рассказывала смешные случаи из жизни своего отделения.

Начала она с суеверного заведующего отделением, не выносящего идущих навстречу санитарок с пустыми ведрами, затем рассказала об одном из врачей, достававшем коллег своим поэтическим дарованием, которого на самом деле не было, и так постепенно дошла до санитаров.

– Наш санитар Юрий Ильич, который возит народ на рентген и прочие обследования, когда-то был художником. И вроде неплохим. Хорошо зарабатывал, много пил и в конце концов оказался на койке у нас в нейрохирургии. Пока лежал, присмотрел себе работу, правда, не в нейрохирургии, а у нас. Конечно же он любит, когда его благодарят – полтинником или там сотней. И как-то раз один то ли жадный, то ли выживший из ума дед отблагодарил Юрия Ильича белорусской сторублевкой, то есть по нашим деньгам дал ему рубль. Ильич обиделся и решил отомстить. Дома карандашами нарисовал полтинник, который с трех шагов, если не сильно приглядываться, можно было принять за настоящий, и на следующий день торжественно вручил его деду со словами: «Вы мне вчера много дали, вот вам сдача». Произошел скандал, в результате которого полтинник забрал себе наш заведующий, в свою коллекцию интересных вещей. Теперь все отделение пристает к Ильичу – то пятитысячную просят нарисовать, то сто долларов...