Стивен Ликок - Сумасбродные сочинения

— Это и было буквально вчера, — откликнулся старик Время, размякая от воспоминаний о минувшем. — Помню как сейчас.

— Да, — продолжал я, — вот это было Рождество. Верните мне те дни, полные доброго веселья, со старыми дилижансами, островерхими крышами маленьких гостиниц, горячим глинтвейном, святочными играми и нарядной елкой, — тогда я снова поверю в Рождество и даже, пожалуй, в самого Санта-Клауса.

— Поверите? — негромко переспросил старик Время. — Так за чем же дело стало? Он как раз стоит у вас под окном.

— Под окном? — изумился я. — Почему же он не зайдет?

— Боится. Напуган и не осмеливается войти без приглашения. Можно мне его позвать?

Я дал согласие, и старик Время, подойдя к окну, махнул рукой кому-то в темноте. Потом на лестнице послышались шаги, неуклюжие и робкие. И вот в дверях возник силуэт — Санта-Клаус собственной персоной. Он смущенно топтался на месте с нерешительным видом.

Как же он изменился!

Его образ с детства был у меня перед глазами, как и образ старика Время. Все его знают — или знавали когда-то: веселый пузан с толстым шарфом на шее и мешком подарков за спиной, с веселыми искорками в глазах и румянцем, который дарят лишь снегопады и проказливый северный ветер. А ведь было же время, не такое уж давнее, когда от одного звяканья колокольчика на его санях теплело на сердце и веселее бежала кровь по жилам.

А теперь он стал совсем другим.

Весь мокрый и в грязи, как будто за три прошедших года ни в одном доме он не смог найти приюта. Старый красный свитер висит лохмотьями, шарф размотался и протерся до дыр.

Мешок с подарками отсырел и зияет прорехами, сквозь которые просматриваются расползшиеся картонные коробки. Судя по их виду, некоторые он так и таскал с собой все три года.

Но больше всего меня поразила перемена в его лице. Исчезли бодрая уверенность и задор. Пропала улыбка, сиявшая в ответ на радостные взгляды бесчисленных детей, водивших хороводы вокруг несметного числа рождественских елок. Теперь он смотрел робко и настороженно, будто извиняясь, как скиталец, который долго и безуспешно ищет приюта — такой отпечаток накладывает наш жестокий мир на лица изгоев.

Санта-Клаус мялся в нерешительности у меня на пороге, неловко теребя в руках свой потрепанный колпак.

— Позволите войти? — Он умоляюще поглядел на старика Время.

— Заходи, — разрешил Время и повернулся ко мне. — Темно тут у вас. Зажгите свет. Он привык к морю ярких огней. А его уже три года заставляют дрожать в темноте.

Комнату залил ослепительный свет, и жмущаяся в дверях фигура показалась еще более жалкой.

Санта-Клаус опасливо переступил через порог. И тут же замер, отдернув ногу.

— Пол заминирован? — спросил он.

— Нет-нет, — успокоил его Время, поясняя мне приглушенным шепотом: — Боится. Подорвался на мине в ничейной полосе между окопами в Рождество 1914 года. С тех пор нервы шалят.

— Можно положить игрушки вот сюда, на пулемет? — робко поинтересовался Санта. — Чтобы не промокли.

— Это не пулемет, — развеял его опасения Время. — Смотри, это всего-навсего стопка книг на диване. — Из пулемета в него целились на варшавской улице, — шепнул он мне. — С тех пор они ему повсюду мерещатся.

— Все хорошо, Санта-Клаус, — нарочито бодрым тоном возвестил я, мешая угли в камине, чтобы пламя запылало повеселее. — Здесь нет ни пулеметов, ни минных полей. Это всего лишь жилище бедного писателя.

— Писателя? — Санта склонился в робком поклоне, и потрепанный колпак почти коснулся пола. — Вы, часом, не Ганс Христиан Андерсен?

— Не сказал бы.

— Тогда наверняка не менее великий писатель, — настаивал старик с учтивостью, идущей из далеких святочных дней его северной родины. — Мир многим обязан своим великим книгам. Самые великие я всегда ношу с собой. Вот… — Он принялся рыться среди отсыревших и разлезшихся коробок и свертков в мешке. — Смотрите! «Дом, который построил Джек» — отличная, очень глубокая вещь, сэр, а вот «Гензель и Гретель»… Примете ее в подарок, сэр? Скромный, но все же подарок. Когда-то я дарил эту книгу тысячами экземпляров на каждое Рождество. А теперь она, кажется, никому не нужна.

Он умоляюще посмотрел на Время, как слабый глядит на сильного в поисках поддержки и участия.

— Никому она не нужна, — повторил он, и на глаза его навернулись слезы. — Почему? Неужели люди забыли, как переживали за деток, потерявшихся в лесу?

— Люди, — со вздохом пробормотал Время себе под нос, — сейчас и сами блуждают в трех соснах. — Однако к Санте он обратился преувеличенно бодро: — Ну что же ты, дружище Санта? Не падай духом. Вот, садись сюда, в самое большое кресло, вот сюда, к огню. Давай мы его раскочегарим, подбросим дровишек. Послушай, дружище, как поет ветер за окном — почти настоящий рождественский ветер, а? Озорной и бесшабашный, хоть и повидал много черных дел на белом свете.

Старик Санта устроился в кресле и протянул руки к огню. Что-то от прежнего добродушного весельчака мелькнуло в чертах бродяги, пригревшегося у камина.

— Как хорошо… — пробормотал он. — Я совсем продрог, сэр, промерз до костей. Раньше со мной такого никогда не было. Даже под самым пронизывающим ветром мир окутывал меня теплом. Почему же теперь стало по-другому?

— Видите, — прошептал мне на ухо Время, — как он сломлен и унижен? Неужели вы его не выручите?

— Я бы с радостью. Если смогу.

— Все могут, — ответил старик Время. — Любой из нас.

Санта-Клаус посмотрел на меня вопросительно, однако в его взгляде мелькнул отголосок прежнего задора.

— А у вас не найдется, — застенчиво спросил он, — шнапсу?

— Шнапсу?

— Да-да, шнапсу. Хлопну стаканчик за ваше здоровье, и на сердце авось потеплеет.

— А, — догадался я. — Вы хотите выпить?

— Единственная его слабость, — пояснил вполголоса Время, — если это можно назвать слабостью. Не осуждайте его. Он с ней свыкся за столетия. Лучше действительно угостите, если у вас есть чем.

— Немного есть, держу на случай простуды, — неохотно признался я.

— Вот как, — прицокнул языком старик Время, и на его призрачном лице мелькнула тень лукавой улыбки. — На случай простуды? В древнем Вавилоне то же самое говорили. Давайте я ему налью. Пей, Санта, пей!

Приятно было смотреть, как он причмокивает губами, допив стакан до дна по старому норвежскому обычаю.

И еще приятнее было видеть, как возле жаркого камина от блаженного тепла, разливающегося по всем жилам, светлеет постепенно лицо Санты и возвращается к нему прежняя бодрость духа.

Он оглянулся вокруг с просыпающимся интересом.

— Уютная у вас комната. Лучше не придумаешь, сэр, чем когда снаружи завывает ветер, а внутри пылает огонь.

И тут его взгляд упал на каминную полку, где среди разбросанных книг и курительных трубок затесалась игрушечная лошадка.