Александр Федотов - Макароны по-флотски (сборник)

Я остановился и, стараясь не дотрагиваться до него, как будто он прокаженный, осторожно протянул ему поднос с едой через специальный вырез в решётке камеры. Морпех заметил мое к нему отношение и, окинув взглядом поднос с жижицей, не переставая жалко улыбаться, попросил:

– Слышь, паря, скажи ребятам, чтобы не дурили…

– Я не могу, я еду не разливаю, я хлеборез, – соврал я, поспешно отводя глаза от его заискивающей улыбки; толкнул тележку и покатил по коридору к следующей камере.

– Хлеборез, эй, хлеборез! – взывал он ко мне вслед, прильнув к ржавой решётке камеры.

Я не обернулся.

В тот вечер у нас на кухне случилось ЧП. Карась, который дежурил со мной вместе по кухне, по ошибке запустил зелёную пидорскую кружку в общий бак с мыльной водой.

Лицо годка пошло красными пятнами. Он знал, что ему за это будет от зеков.

– Ты, чё, сука, сделал!!! – он с треском залепил карасю здоровенную оплеуху. Карась даже не думал защищаться или оправдываться, это тебе не мяса зекам не доложить, это серьезно – закон зоны.

Надо было думать, что делать. Мы покумекали и всё-таки нашли выход. На наше счастье, эмалированные кружки у нас были двух цветов: белые и зелёные.

– Короче, – полушёпотом протянул годок, – пидорская кружка была зелёная, мы выберем ему новую зелёную кружку, но с этой минуты зекам будем наливать только в белые. Секете?

Мы секли.

– Мы, трое, тоже, естественно, будем пить только из белых, – продолжал годок.

Этого он мог и не говорить.

– И последнее: то, что здесь произошло, останется между нами, никому ни слова.

Об этом нам тоже можно было не напоминать.

Я просидел на киче две недели, ровно в два раза больше, чем средний закоренелый пролетчик. Дополнительные семь суток мне добавил Полупидор за то, что при досмотре у меня в кармане нашли сигарету. По возвращении с кичи на корабль меня, карася, с уважением сажали в круг годков и расспрашивали, как там и что. Слушали с раскрытыми ртами все, что я имел сказать. Я рассказывал всё, как было на самом деле. Не упоминал только про упущенную пидорскую кружку и о том, что дополнительную неделю на киче я получил по моей же собственной просьбе. Я сам упросил старшину кичи сказать Полупидору, что он, как будто бы, нашел у меня при досмотре в кармане сигарету. Упросил, потому что жизнь на киче, если сравнивать с жизнью карася на корабле, просто лафа. На киче я мог спать. Спать ночью семь часов, без перерыва и побоев. А чего ещё надо! Жалко только, что к концу второй недели за еще одну «случайно найденную» сигарету, Полупидор суток мне уже не добавил. Заподозрил неладное, скотина.

Электрик БЧ-5 Жека Видовский, по кличке Чилим, появился на нашем крейсере в 1985 году. Его перевели с другого корабля, как это обычно бывало, за пролёты. Жека был местный, Владивостокский парень, с Чилимы, за что, собственно, и получил свою кличку. Через своих многочисленных знакомых в Дальзаводе он сразу же наладил поставку на корабль горячительных напитков и даже «особой травки» к большой радости сослуживцев, которые тут же и с большим удовольствием вместе с ним всё, что поставлялось, и приходовали. Чилим любил жизнь во всех её проявлениях, за что, собственно, и платился. В связи с некоторой разницей в мировоззрении, он не слишком сошелся характером с Большим Замом. Этим обстоятельством во многом и объяснялся тот факт, что за широкими плечами Чилима числилась не одна ходка на центральную Владивостокскую кичу.

Однажды, с легкой руки Большого Зама, Жека в очередной раз чалился на киче. Его соседями по камере оказались трое: щуплый морячок по имени Костик, сидевший за «самоход», и два «сапога»-узбека, попавшихся на распитии одеколона. Центральная Владивостокская кича и в царское время была тюрьмой. Как свидетельствовала табличка на облупленной кирпичной стене, камера, в которую Жеку угораздило попасть, соседствовала с исторической камерой, где в свое время сидел революционер Сергей Лазо.

– А Лазо этого, говорят, японцы в паровозной топке сожгли, – задумчиво проговорил Костик, обращаясь к своему новому сокамернику Чилиму

– А… так это про него в песне поётся: Бьётся в тесной печурке Лазо…?

– Ну да, бьётся.

– Не повезло парню… – глубокомысленно заметил Чилим. – Крутой перец был. Но не моряк… – это факт.

– Это да. Я, однако, смекаю, что здесь он, похоже, в лучших условиях сидел чем мы сейчас. Тогда ведь здесь всё новенькое, только что построенное было, – Костик обвел взглядом сырые обшарпанные стены, – а тут почти сто лет без ремонта прошло…

Со стен по облупившейся штукатурке медленно стекал конденсат. Разговор особо не клеился. Сидеть вот так, на трубах вдоль около деревянного стола, перекидываясь периодически фразами про товарища Лазо, становилось немного скучновато.

– А не посмотреть ли нам телевизор? – вдруг предложил Чилим.

– А это как?

– Сейчас увидишь. Ты какую программу любишь?

– Ну, «Время», – не вспомнил ничего лучшего Костик.

– Ну, «Время» так «Время»…

Чилим подошел к сидевшим по другую сторону стола сапогам-узбекам и некоторое время что-то вполголоса им деловито объяснял. Для убедительности он периодически похлопывал одного из них, мордатого, по плечу своей увесистой ладонью. Узбек понимающе кивал. Видимо, договорившись, Чилим вернулся на место и присел на трубу рядом с Костиком: – Ну, брат, смотри…

– Программа «Время»! – объявил Чилим и хлопнул в ладоши.

Мордатый узбек с дальнего угла неуверенно спросил: – А чё делат-та?

– Я же тебе ясно объяснил. Садись на «баночку» и вещай! То есть блин, по-вашему – на стул.

Узбек отошел к стене, сел в полуприсед на воображаемую «баночку»: – Чё говорить-та?

– Ну что, что?! Тебе же русским языком сказали: программа «Время».

Узбек непонимающе смотрел на Чилима.

– Блин! – Чилим стал терять терпение. – Что там у вас в Узбекистане народ в основном делает?

– Хлопка убирает…

– Ну вот, а говоришь, что не знаешь. Давай, докладывай: Вести с полей…

Узбек улыбнулся. Он понял. И, набрав в грудь воздуха, стал монотонно декламировать.

– Слушай, люди идёт да… хлопка мешок собирай многа многа… Собирай – ба-а-лшой – куча… Неси машина… Да…

– Ну вот! Шаришь, боец! – похвалил солдата Чилим и подмигнул Костику. – Совсем другое дело!

Костик улыбнулся. А диктор уже вошел во вкус. И докладывал об успехах сельского хозяйства и, жестикулируя, как рыбак после рыбалки, показывал «оченя бо-о-лшая урожая этова года…» Даже второй, долговязый узбек, начал осторожно подхихикивать. Но через пару минут фантазия диктора начала иссякать, Он начал повторяться: … Ба-алшой куча…многа многа…