Александр Федотов - Новые записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)

– Т-товарищ к-кмандир… – только и смог простонать он, но поперхнулся и осекся.

Папа открыл рот, чтобы обрушить на них весь ужас своего возмездия, но годки, не отдавая себе отчета в том, что делают, развернулись на месте и бросились бежать. Бежать с такой скоростью и с таким безрассудством, как могли бежать только люди, гонимые первобытным животным страхом.

– Стоять!!! – заорал Папа.

Но годки его уже не слышали – в ушах у них свистел ветер. Промчавшись мимо дежурного офицера на юте, они, обгоняя друг друга, куборем скатились по трапу на стенку. У бритоголовой троицы включился инстинкт самосохранения. В головах пульсировала одна единственная мысль – бежать. Бежать от Папы и от неминуемой расплаты.

Папа рванул за ними, но, овладев собой, остановился перед трапом:

– На корабль! Быстро!.. Это приказ!!!

Годки белели в темноте перекошенными от ужаса лицами, но не двигались с места. Прошла минута, другая…прежде, чем из темноты послышалось неуверенное заикание:

– Т-товарищ капитан п-первого р-р-ранга… я-а… м-мы…не знали…

Два карася на юте с плохо скрываемым удовольствием наблюдали за их душевными страданиями. А из темноты жалобно послышалось:

– Товарищ командир… вы же убьёте…

Папа немного подумал:

– Не убью. Даже «сто дней без берега» не дам. Поднимайтесь, поговорим…

Тройка беглецов, вежливо уступая друг другу дорогу, медленно, на полусогнутых, поплелась обратно на борт.

Когда Петруха уходил с корабля на дембель – при оформлении дембельских документов выяснилось, что в его военном билете нет отметки о присяге! Матрос служил три года без присяги! То есть служил, будучи гражданским! Петруха был «сорокапятисуточник» попал на корабль, минуя учебку. А там, где он полтора месяца проходил ускоренную подготовку, когда всех молодых повели на присягу, он был в наряде, и про него попросту забыли! Он мог в любой момент свалить со службы домой, и никто не мог привлечь его за это к ответственности. Он ведь не говорил слова присяги: – «Пусть меня постигнет суровая кара Советского закона…» Чтобы соблюсти формальности, Петруха, стоя у флагштока, зачитал по книжке текст присяги, расписался в журнале и на следующий день сошел с корабля на дембель.

В конце того же 1985 года Командир Самофал-Папа перевёлся с нашего корабля на другое место службы; куда, называли опять-таки разное… Последнее, что я слышал: контр-адмирал Самофал А. А. служил начальником Дальневосточного регионального центра по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий.

На корабле по обкатанной советской системе существовали две власти: строевая и партийная, вторая надзирала за первой. Строевые офицеры в большинстве своем работяги, профессионалы своего дела: они обеспечивали навигацию, связь, стрельбы, работу разнообразных частей и механизмов, на них держался корабль. Главный среди них – командир корабля.

Политические офицеры, в отличие от строевых, – люди труда умственного, то есть по определению руками ничего не делали. Всей их материальной части, только язык, карта да указка. Этот маленький недостаток политработники, однако, с гаком компенсировали служебным рвением и беззаветной преданностью политике партии и родного советского правительства. Задача политруков была надзирать за уровнем политической благонадежности экипажа

Почти на каждого строевого офицера, чтобы не расслаблялись, приходилось по одному такому политработнику. На нашем корабле главным среди этих столпов коммунизма местного масштаба был заместитель командира корабля по политической части – Большой Зам. В команде Большого Зама числились комсорг, пропагандист и «маленькие замы». Маленькие замы служили наместниками Большого в боевых частях, комсорг председательствовал на комсомольских собраниях, а вот чем занимался пропагандист, я сказать не могу, не знаю, да и он сам, по-моему, толком не разобрался. За всю свою службу я только однажды был вызван в каюту пропагандиста. Капитан-лейтенант вежливо встретил меня, усадил и задал пару вопросов:

– Хобби какое-нибудь у тебя на гражданке было, – в конце поинтересовался он.

– Старинные монеты собирал.

«Замкнут, индивидуалист, любит деньги», – записал пропагандист результат психологического анализа в свою в тетрадь…

Роль «маленьких замов» в жизни корабля была более заметна. Они прилежно собирали в своих сейфах компромат на всех «неблагонадежных элементов» во вверенных им боевых частях. Этим компроматом они с удовольствием делились и с Большим Замом, и с «особистом», который периодически наведывался к нам на корабль, а также с успехом использовали для вербовки своих стукачей-информаторов. Также, «маленькие замы» часто выступали в роли массовиков-затейников. Организовывали соревнования по домино или по перетягиванию каната. А, однажды, пока наш корабль стоял в «Дальзаводе», случилось и такое, что один замполит БЧ-7 даже повел матросов в соседнюю среднюю школу учиться танцевать менуэт.

Настоящей страстью Большого Зама были еженедельные субботние политзанятия. И были они его страстью совсем не потому, что Большой Зам по субботам особенно свято верил в идеалы коммунизма. Шел конец восьмидесятых, и уже мало кто из самих замполитов верил в эту идейную ахинею. Дело в том, что один раз в неделю, с утра и до обеда каждой субботы, когда весь экипаж корабля, разодетый в парадную форму рассаживался по кубрикам для проведения политзанятий, корабль замирал, и на нём наступало «Время Большого Зама». В это время он становился единоличным и полновластным хозяином корабля. Никто – ни матросы, ни офицеры, ни одна крыса – не могли без его разрешения сделать хоть один несанкционированный шаг.

В стране шло время горбачёвской «перестройки», а мы после вахт и недосыпов, с трудом преодолевая сон, послушно сидели в тесных и душных кубриках и, прея в парадной форме, слушали, как наши корабельные замполиты под зорким присмотром Большого Зама несут свой обязательный, политически выверенный бред. Их на это учили, они за это получали зарплату, и они делать кроме этого ничего не умели.