Андрей Шляхов - Байки приемного покоя

— Но это так и должно быть, это нормально.

— Да, но как-то это не аккуратненько.

Мужик приходит к проктологу:

— Здравствуйте, доктор. Я — Сидоров, вы меня помните?

— Здравствуйте, больной. Снимайте брюки, у меня плохая память на лица.

Дедок к доктору приходит и говорит:

— У меня проблема, доктор!

— Какая?

— Мне уже 80 лет, а я до сих пор за бабами бегаю!

— Ну это же хорошо, в вашем-то возрасте!

— Да, но я забыл, зачем.

Один уролог говорит другому:

— Путешествовал я тут по Европе. Видел скульптуру «Писающий мальчик». Не произвел он на меня впечатления. Лицо какое-то искаженное, струя слабая.

— А что ты хочешь? Сколько уже лет стоит без движения. Голый, на улице. Я думаю, тут все ясно — хронический простатит.

Здравствуйте, а где тут у вас принимает уролог и окулист?

— А что у вас?

— Да не пойму — толи я дальтоник, то ли моча синяя.

Приходит пациент к врачу:

— Доктор, я чешусь.

Врач осмотрел его, выписал таблетки. Через некоторое время больной приходит опять:

— Доктор, все равно чешусь.

Врач раздел, осмотрел и стал задавать вопросы:

— А после ванны чешетесь?

— Первые полгода не чешусь, а потом опять начинаю.

Молодой человек, сдав анализ на СПИД, читает результат:

— Сифилис! Ура, сифилис, сифилис!

Рабинович вернулся после медицинского обследования.

— Ну как? — спрашивают домочадцы.

— Совершенно здоров! Нашли всего одну спирохету, и та уже бледная.

Приятель спрашивает дерматолога, почему он выбрал такую специальность.

— О, по трем причинам! Во-первых, мои пациенты меня не будят по ночам. Во-вторых, они не умирают от своих болезней. И в третьих, они почти никогда от них не выздоравливают!

Приходит отчаявшийся пациент к урологу и обращается к нему со слезами на глазах, заламывая руки:

— Доктор, а может, мне попробовать корень женьшеня?

Доктор отвечает медленно, почесывая затылок:

— Попробовать-то можно. Только привязывайте крепче.

— Так, опустите штаны, — говорит доктор мужику, — сейчас посмотрим, помогли ли вам свечи от геморроя.

Мужик сделал, что велено.

— Да, — вздыхает доктор, глянув на больное место — еще хуже стало. Я смотрю, вы их поджигать пробовали.

В день работницы, каковой празднуем каждогодно марта восьмого дня, растворилась дверь избы-читальни, что в деревне Лака-Тыжма, находящейся под благосклонным шефством Казанской дороги, и впустила в избу-читальню местного санитарного фельдшера (назовем его хотя бы Иван Иванович).

Если бы не то обстоятельство, что в день 8 Марта никакой сознательный гражданин не может появиться пьяным, да еще и на доклад, да еще в избу-читальню, если бы не обстоятельство, что фельдшер Иван Иванович, как хорошо известно, в рот не берет спиртного, можно было бы побиться об заклад, что фельдшер целиком и полностью пьян.

Глаза его походили на две сургучные пробки с сороковок русской горькой, и температура у фельдшера была не свыше 30 градусов. И до того ударило в избе спиртом, что председатель собрания курение прекратил и предоставил слово Ивану Ивановичу в таких выражениях:

— Слово для доклада по поводу Международного дня работницы предоставляется Ивану Ивановичу.

Иван Иванович, исполненный алкогольного достоинства, за третьим разом взял приступом эстраду и доложил такое:

— Прежде чем говорить о Международном дне, скажем несколько слов о венерических болезнях!

Вступление это имело полный успех: наступило могильное молчание, и в нем лопнула электрическая лампа.

— Да-с. Дорогие мои международные работницы, — продолжал фельдшер, тяжело отдуваясь, — вот я вижу ваши личики передо мной в количестве восьмидесяти штук.

— Сорока, — удивленно сказал председатель, глянув в контрольный лист.

— Сорока? Тем хуже. То есть лучше, — продолжал оратор, — жаль мне вас, дорогие мои девушки и дамы, пардон, — женщины! Ибо чем меньше населения в данной области, как показывает статистика, тем менее заболеваний венерическими болезнями, и наоборот. И в частности, сифилисом. Этим ужасающим бичом для пролетариата, не щадящим никого. Знаете ли вы, что такое сифилис?

— Иван Иванович! — воскликнул председатель.

— Помолчи минутку. Не перебивай меня. Сифилис, — затяжным образом икая, говорил оратор, — штука, которую схватить чрезвычайно легко! Вы тут сидите и думаете, что, может быть, вы застрахованы? (Тут фельдшер зловеще засмеялся.) Хм! Шиш с маслом. Вот тут какая-нибудь девушка ходит в красной повязке, радуется, восьмые там марты всякие и тому подобное, а потом женится и, глядишь, станет умываться в один прекрасный день, сморкнется — и хлоп! Нос в умывальнике, а вместо носа, простите за выражение, дыра!

Гул прошел по всем рядам, и одна из работниц, совершенно белая, вышла за дверь.

— Иван Иванович! — воскликнул председатель.

— Виноват. Мне поручено, я и говорю. Вы думаете, что, может, невинность вас спасет? Го-го-го!.. Да и много ли среди вас неви…

— Иван Иванович!! — воскликнул председатель.

Еще две работницы ушли, оглянувшись в ужасе на эстраду.

— Придете вы, например, сюда. Ну, скажем, бак с кипяченой водой. То да се. Жарко, понятное дело, — расстегивая раскисший воротничок, продолжал оратор, — сейчас, понятное дело, к кружке. Над вами: «Не пейте сырой воды» и тому подобные плакаты Коминтерна, а пред вами сифилитик пил со своей губой. Ну, скажем, наш же председатель.

Председатель без слов завыл. Двадцать работниц с отвращением вытерли губы платками, а кто их не имел — подолами.

— Что ты воешь? — спросил фельдшер у председателя.

— Я никаким сифилисом не болел!!! — закричал председатель и стал совершенно такой, как клюква.

— Чудак. Я к примеру говорю. Ну, скажем, она, — и фельдшер ткнул трясущимся пальцем куда-то в первый ряд, который весь и опустел, шурша юбками.

— Когда женщина 8 Марта. Достигает половой, извиняюсь, зрелости, — пел с кафедры оратор, которого все больше развозило в духоте, — что она себе думает?

— Похабник! — сказал тонкий голос в задних рядах.

— Единственно, о чем она мечтает в лунные ночи, — это устремиться к своему половому партнеру, — доложил фельдшер, совершенно разъезжаясь по швам.

Тут в избе-читальне начался стон и скрежет зубовный. Скамьи загремели и опустели. Вышли поголовно все работницы, многие — с рыданием.

Остались двое: председатель и фельдшер.

— Половой же ее партнер, — бормотал фельдшер, качаясь и глядя на председателя, — дорогая моя работница, предается любви и другим порокам.