Ефим Зозуля - Живая мебель

Господин Икай сидел на спине человека, стоявшего на четвереньках. Человек служил ему креслом. Это кресло было удобно: сидение — теплое и прочное, спинка — нежная и ароматная, ибо это была грудь молодой здоровой женщины, умевшей стоять неподвижно, а перилами кресла, на которых покоились руки Икая, были изящные плечики двух девочек-подростков. Эти девочки были настолько крепки, чтобы выдерживать тяжелые руки Икая, и в то же время настолько чутки, чтобы улыбаться именно тогда, когда культурному человеку тоскливо и так хочется, чтобы ручки кресла улыбались.

Икай был мягок и по-своему сердечен: он берег свою живую мебель.

Выносливый человек, на спине которого он сидел, а также женщина и девочки, — все составные части кресла, — часто, в определенные сроки, чередовались. Их сменяли такого же роста, телосложения и качества люди.

Господин Икай любил свое кресло и сидел в нем всегда, когда размышлял.

На этот раз его размышлениям помешал секретарь.

— Что вам нужно? — мягко спросил Икай.

— Испортилась спица в левом колесе, — сообщил секретарь.

— Совсем?

— Да.

— Похоронили?

— Да.

— Как же это случилось? Вы знаете, я не люблю неосторожности.

— Это был несчастный случай, господин Икай. Ваша супруга пожелала кататься с горы к морю. Колеса завертелись слишком быстро, и в четвертом колесе спица сорвалась. Смерть наступила мгновенно.

— А сколько учился неудачник? — задумчиво спросил Икай.

— Два года.

— Запасных спиц много?

— Достаточно, господин Икай.

— Кандидаты есть?

— Есть.

— Приведите!

Через несколько минут перед Икаем стоял стройный человек с сильными руками и ногами.

— Это для какого колеса? — деловито, не глядя на вошедшего, спросил Икай у секретаря.

— Для переднего, господин Икай. Для большой коляски.

— Ага! Хорошо. А вы уже говорили с ним?

— Нет.

— Ну, тогда я поговорю.

И обратившись к новому служащему, Икай спокойно спросил:

— Вы хотите служить у меня в качестве спицы в колесе?

Нанимающийся человек подумал и осведомился:

— А в чем будут заключаться мои обязанности?

— Вы будете стоять в большом обруче, растопырив руки и ноги, и вертеться. В этом и будут заключаться ваши обязанности. Вас научат. Сразу не дадут столь ответственной работы. Не беспокойтесь.

— А для чего это вам? — спросил будущий служащий.

Господин Икай мягко, без раздражения, ответил:

— Дорогой мой, я не обязан объясняться с мелкими служащими. Это ведь нигде не принято. К тому же это в значительной степени усложняет дело. Я вас не принуждаю. Если у вас есть другое призвание — посвятите себя ему. Каждый живет и работает, как хочет и может.

— Это зависит от обстоятельств, господин Икай!

— Все равно. Можете идти.

— Господин Икай, я чувствую призвание к бухгалтерии. У меня есть достаточный опыт. Не нужен ли вам бухгалтер?

— К сожалению, сейчас нет, — подумав, ответил Икай. — Их у меня много. Вот еще ножка для моей передвижной двуспальной кровати нужна. Мне кажется, что по телосложению своему вы подходите для этой должности.

— А по духовному укладу? — просто, без дерзости спросил нанимающийся.

Икай подумал и сказал:

— Не знаю. Я сейчас позову домашнего ученого и спрошу.

Он позвонил, и в комнату вбежал седой ученый, стоявший обыкновенно в огромной библиотеке Икая в рядах многих ученых, писателей и поэтов — живых книг Икая.

— Этот человек по своему духовному укладу может стать ножкой для кровати? — спросил Икай.

Седой ученый громко и отчетливо изрек:

— Почти каждый человек может стать ножкой для кровати. Все зависит от обстоятельств.

Ученый повернулся и выбежал из комнаты.

— Вот видите, — сказал Икай. — Наука подтверждает.

— А какое жалованье? — спросил нанимающийся.

— Какого заслужите. Я не торгуюсь. Но большой суммы не просите: не дам.

— Как бухгалтер я получал сто двадцать рублей в месяц и наградные к праздникам. А как ножка для кровати. Я, право, не знаю. Я еще не занимал такой должности. К тому же, господин Икай, я человек интеллигентный, я даже иностранные языки знаю. Подходит ли для меня такая должность?

— Вам лучше знать. Меня это не интересует, — мягко ответил Икай. — Ваша интеллигентность тоже не занимает меня. Для моих духовных потребностей у меня есть штат специальных служащих. У меня есть специалисты-справочники, как вы только что видели, специалисты-собеседники, специалисты-слушатели, спорщики, сочувствователи и, кроме того, есть особые специалисты-враги и специалисты-друзья. Я не люблю ни в чем дилетантизма. Все они получают жалованье и вполне удовлетворяют меня. В вас же меня интересуют только некоторая физическая сила и рост. Вас научат держать мою кровать и гулять с нею в лунные ночи по саду.

— Я один буду носить кровать?

— Нет. Мою двуспальную передвижную кровать носят шесть ног. Шесть человек. Если вы выкажете способности, я вас сделаю одной из передних ножек. На них лежит большая ответственность, так как они выбирают дорогу и вообще проявляют инициативу в выборе красивых мест в моем саду.

— Я за это хочу получать пятьсот рублей в месяц, и чтобы платили каждое первое и пятнадцатое.

— Хорошо. Идите, запишитесь. Мастерская номер четыре. Во дворе налево.

Господин Икай поднялся и сказал своему креслу:

— Можете отдохнуть.

Господин Икай жаловался:

— Господа, я не могу больше. Я устал. Мне все надоело. Мои усилия пропадают зря. Моя мебель никуда не годится. Вчера заболел мой стул. Какая гадость! В библиотеке полный беспорядок. Мои живые книги ненавидят меня. Они плохо слушаются. В моем кабинете испортились обои. Смеются не вовремя. Смотрят издевательски. Это ужасно! Если так будет и впредь, я, право, не знаю, что и делать.

Главный Мебельщик живой мебели переминался с ноги на ногу и, упрямый, как все мастера, бормотал:

— Это невозможно, господин Икай! Не может быть! Разрешите посмотреть. Я хочу лично убедиться.

Господин Икай и Главный Мебельщик прошли в кабинет.

Это была самая интересная из комнат Икая. Стены ее состояли исключительно из золотых овалов, и в каждом овале помещалось лицо стоявшего за сетью овалов человека. Эта комната строилась несколько лет знаменитым инженером-американцем и представляла собой чудо техники. Три тысячи человеческих лиц составляли обои большого кабинета Икая, а тел их не было видно.

Живые обои были неподвижны. Шесть тысяч глаз смотрели сумрачно, с заученным выражением.

— Смотрите, они косят, — жаловался Икай. — А вот эти часто ехидно улыбаются. И кроме того, они тяжелы — эти обои. Они уже не веселят меня, как веселили раньше.