Николай Лейкин - Наши за границей

— Вокзалишка-то неважный, — говорилъ Николай Ивановичъ, переступая порогъ станціоннаго дома. — Я думалъ, что въ Берлинѣ ужъ и не вѣдь какой шикарный вокзалъ. Будешь что-нибудь ѣсть и пить на станціи?

— Какое теперь питье и ѣда! Только-бы скорѣе до постели. Поѣдемъ скорѣе въ гостинницу. Вонъ гостинничный швейцаръ стоитъ и у него на шапкѣ «Готель де-Берлинъ» написано. Поѣдемъ съ нимъ. Навѣрное, у нихъ карета. Онъ намъ и нашъ багажъ выправитъ. Дай ему квитанцію.

— Надо вѣдь еще про саквояжъ и подушки справиться, которые мы въ томъ прежнемъ поѣздѣ оставили. Вѣдь ужъ телеграмму нашу они навѣрное получили.

— Завтра справимся, завтра. Какая теперь справка! Поѣдемъ скорѣй въ гостинницу. Даже и насчетъ багажа можно завтра утромъ. Гдѣ теперь хлопотать! Завтра встанемъ и пошлемъ съ квитанціей. Швейцаръ и насчетъ подушекъ, саквояжей справится. Марья Ивановна говорила, что въ Берлинѣ въ гостинницахъ есть такіе лакеи, которые говорятъ по-русски. Вотъ такому и объяснимъ все основательно.

Николай Ивановичъ подошелъ къ гостинничному швейцару съ надписью на шапкѣ и крикнулъ:

— Готель-де-Берлинъ! Нумеръ? Есть нумера?

Тотъ удивленно посмотрѣлъ на него и спросилъ:

— Was für ein Nummer fragen Sie mein Herr?

— Комнату намъ нужно… Циммеръ, — пояснила Глафира Семеновна.

Швейцаръ встрепенулся.

— Ein Logement wünschen Sie? Ein Zimmer? O, ja, Madame, bitte… Haben Sie Koffer? Bagage?

— Багажъ моргенъ, моргенъ. Шнель инъ готель. Виръ воленъ шляфенъ.

— Bagage kann man bald kriegen. Geben Sie nur die Quittung.

— Нейнъ… Багажъ моргенъ…

— Also, bitte, Madame.

Швейцаръ пригласилъ ихъ слѣдовать за собой.

— Карета у васъ здѣсь, что-ли? — спрашивалъ его Николай Ивановичъ, но швейцаръ не понялъ и смотрѣлъ на него вопросительно. — Глаша! Какъ карета-то по-нѣмецки? Спроси, — обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.

— Вагенъ. Хабензи вагенъ? — задала она вопросъ швейцару.

— O, nein, Madame. Hier ist unweit. Nur zwanzig Schritte.

— Глаша! что онъ говоритъ?

— Говоритъ, что нѣтъ кареты, а про что остальное бормочетъ — кто-жъ его разберетъ.

Кондукторъ вывелъ супруговъ со станціи и повелъ по плохо освѣщенной улицѣ. Это удивило Николая Ивановича.

— Да въ Берлинъ-ли ужъ мы пріѣхали? Не перепутались-ли опять какъ? Чортъ его знаетъ, можетъ быть, кондукторъ и въ насмѣшку намъ навралъ, — говорилъ онъ. — Мнѣ разсказывали, что Берлинъ залитъ газомъ. Кромѣ того, электрическое освѣщеніе. А здѣсь смотри какая темень.

— Берлинъ? — спросила Глафира Семеновна швейцара.

— О, я, мадамъ. Готель де-Берлинъ, — отвѣчалъ швейцаръ, думая, что его спрашиваютъ, изъ какой онъ гостинницы.

— И этотъ отвѣчаетъ, что Берлинъ. Странно. А улица совсѣмъ темная. Только кой-гдѣ фонарикъ блеститъ. Да и народу-то на улицѣ не видать. Ни народу, ни извозчиковъ, — дивился Николай Ивановичъ.

Гостинница была, дѣйствительно, недалеко. Швейцаръ остановился около запертаго, однимъ фонаремъ освѣщеннаго подъѣзда и позвонился. Дверь распахнули. Вышелъ непрезентабельный человѣкъ съ заспаннымъ лицомъ и въ сѣромъ пиджакѣ и повелъ Николая Ивановича и Глафиру Семеновну во второй этажъ показывать комнату.

— Drei mark, — сказалъ онъ.

— Три марки. Это, стало быть, три нѣмецкія полтины, — соображалъ Николай Ивановичъ, оглядывая довольно чистенькую комнату о двухъ кроватяхъ, и отвѣтилъ непрезентабельному человѣку:- Ну, гутъ.

Черезъ полчаса Николай Ивановичъ и Глафстра Семеновна покоились уже крѣпчайшимъ сномъ въ номерѣ «Гостинницы Берлинъ», находящейся на главной улицѣ маленькаго нѣмецкаго городка Диршау. Засыпая, Николай Ивановичъ говорилъ женѣ:

— То-есть такъ радъ, что и сказать не умѣю, что я попалъ, наконецъ, въ Берлинъ.

— И я тоже, — отвѣчала жена.

Глафира Семеновна утромъ проснулась первой, открыла глаза, потянулась подъ жиденькимъ пуховикомъ, замѣняющимъ въ Германіи теплое одѣяло, и проговорила:

— Николай Иванычъ, ты не спишь?

Въ отвѣтъ на это послышался легкій всхрапъ и скрипнула кровать. Николай Ивановичъ перевернулся на другой бокъ.

— Коля, вставай. Пора вставать. Смотри, какъ мы проспали: одиннадцатый часъ. Когда-же мы будемъ осматривать городъ? Вѣдь надо умыться, одѣться, чаю напиться, послать за нашимъ багажемъ и отыскать наши саквояжи и подушки. Вѣдь здѣсь, въ Берлинѣ, мы рѣшили пробыть только одинъ день.

Николай Ивановичъ что-то промычалъ, но не пошевелился. Жена продолжала его будить:

— Вставай! Проспишь полъ-дня, такъ много-ли тогда намъ останется сегодня на осмотръ города.

— Сегодня не осмотримъ, такъ завтра осмотримъ. Куда торопиться? Надъ нами не каплетъ, — пробормоталъ мужъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, ужъ какъ ты тамъ хочешь, а въ нѣмецкой землѣ я больше одного дня не останусь! Поѣдемъ скорѣй въ Парижъ. Что это за земля, помилуйте! Ни позавтракать, ни пообѣдать нельзя настоящимъ манеромъ безъ телеграммы. Питайся одними бутербродами. Къ сухоѣденію я не привыкла.

Глафира Семеновна быстро встала съ постели и принялась одѣваться. Николай Ивановичъ протянулъ руку къ ночному столику, вынулъ изъ портсигара папиросу, закурилъ ее и продолжалъ лежать, потягиваясь и покрякивая.

— Да и сегодня прошу тебя сдѣлать какъ-нибудь такъ, чтобы намъ здѣсь можно было пообѣдать настоящимъ манеромъ съ говяжьимъ супомъ и горячими бифштексами или котлетами, — просила Глафира Семеновна мужа. — Здѣсь такой обычай, чтобъ обѣдать проѣзжающимъ по телеграммѣ,- ну, пошли имъ въ гостинницу откуда-нибудь телеграмму, закажи обѣдъ — ну, ихъ, пусть подавятся.

— Въ гостинницѣ-то, я думаю, можно обѣдать и безъ телеграммъ. Телеграммы только для станцій на желѣзныхъ дорогахъ, — отвѣчалъ мужъ.

— Все-таки пошли телеграмму. Расходъ не великъ, а по крайней мѣрѣ, тогда пообѣдаемъ навѣрное… Телеграмму я тебѣ сама напишу. Я знаю какъ… «Готель Берлинъ… Дине инъ фиръ уръ» — и потомъ нашу фамилію. Даже и не дине, — поправилась Глафира Семеповна. — Дине — это по-французски, а по-нѣмецки — митагъ. «Митагъ инъ фиръ уръ» — вотъ и все.

— Лучше-же прежде спросить кельнера. Я увѣренъ, что для Берлина телеграммы не надо, — стоялъ на своемъ Николай Ивановичъ.

— Ну, ужъ это спрашивать, такъ навѣрное перепутаешься. Скажутъ — да, а потомъ окажется, что нѣтъ, — и сиди голодомъ. Бѣда заграницей безъ языка. Вотъ ежели-бы мы говорили по-нѣмецки настоящимъ манеромъ…

— Вдвоемъ-то какъ-нибудь понатужимся.

— Намъ и такъ придется много натуживаться. Багажъ надо добывать, саквояжи и подушки разыскать. Да что-жъ ты валяешься-то! Вставай… Смотри, ужъ одиннадцать часовъ!

Глафира Семеновна возвысила голосъ и сдернула съ мужа пуховикъ. Мужъ принялся одѣваться.

Черезъ нѣсколько минутъ супруги умылись, были одѣты и звонили кельнера. Тотъ явился, поклонился и всталъ въ почтительной позѣ.