Николай Лейкин - Наши за границей

Слуга все еще стоялъ, глупо улыбался и наконецъ сказалъ:

— J'aime la langue russe… Oh, que j aime, quand on parle russe!

— Глаша! Что онъ торчитъ? Что ему еще надо?

— Говоритъ, что очень любитъ слушать, когда говорятъ по-русски, — перевела Глафира Семеновна и кивнула слугѣ, сказавъ:- Але…

Тотъ переминался съ ноги на ногу и не шелъ.

— Votre nom, monsieur, votre carte… — сказалъ онъ.- Il faut noter chez nous en das…

— Что онъ говоритъ? Чего еще ему надо, Глаша?

— Спрашиваетъ, какъ насъ зовутъ.

— А! Паспортъ? Сейчасъ, сейчасъ… — засуетился Николай Ивановичъ.

— Oh, non, monsieur… Le passeport ее n'es pas nécessaire. Seulement votre nom, votre carte.

— Говоритъ, что паспортъ не надо. Проситъ только твою карточку.

— Какъ не надо! Вздоръ… Пускай ужъ заодно беретъ. Вѣдь прописаться-же въ участкѣ надо. Вѣдь не на одинъ день пріѣхали. Вотъ паспортъ… — выложилъ Николай Ивановичъ на столъ свою паспортную книжку.

Слуга отстранилъ ее рукой и стоялъ на своемъ, что паспорта не надо, а надо только карточку.

— Seulement une carte… une carte de visite… — пояснилъ онъ.

— Дай ему свою визитную карточку. Говоритъ, что паспорта не надо. Вѣрно, здѣсь не прописываются.

— Какъ возможно, чтобы не прописывались. Гдѣ-же это видано, чтобы не прописываться въ чужомъ мѣстѣ! Почемъ они насъ знаютъ! А вдругъ мы безпаспортные! Вотъ, братъ, бери паспортъ… — протянулъ слугѣ Николай Ивановичъ книжку.

— Pas passeport… Seulement la carte… — упрямился слуга.

— Да что ты его задерживаешь-то! Ну, дай ему свою карточку. Вѣдь для чего-же нибудь ты велѣлъ сдѣлать свои карточки на французскомъ языкѣ.

Николай Ивановичъ пожалъ плечами и подалъ карточку. Слуга удалился.

— Глаша, знаешь, что я полагаю? — сказалъ Николай Ивановичъ по уходѣ слуги. — Я полагаю, что тутъ какая-нибудь штука. Гдѣ-же это видано, чтобы въ гостинницѣ паспорта не брать въ прописку!

— Какая штука?

— А вотъ какая. Не хотятъ-ли они отжилить нашъ багажъ, наши вещи? Мы уйдемъ изъ номера, вещи наши оставимъ, вернемся, а они намъ скажутъ: да вы у насъ въ гостинницѣ не прописаны, стало быть, вовсе и не останавливались, и никакихъ вашихъ вещей у насъ нѣтъ.

— Да что ты! Выдумаешь тоже…

— Отчего-же они паспортъ не взяли въ прописку? Паспортъ въ гостинницахъ прежде всего. Нѣтъ, я внизу во что-бы ни стало всучу его хозяйкѣ. Паспортъ прописанъ, такъ всякому спокойнѣе. И сейчасъ и въ полицію жаловаться можешь, и всякая штука…

Глафира Семеновна, между тѣмъ, напилась уже кофею и переодѣвалась.

— Ты смотри, Глаша, все самое лучшее на себя надѣвай, — говорилъ Николай Ивановичъ женѣ. — Здѣсь, братъ, Парижъ, здѣсь первыя модницы, первыя франтихи, отсюда моды-то къ намъ идутъ, такъ ужъ надо не ударить въ грязь лицомъ. А то что за радость, за кухарку какую-нибудь примутъ! Паспорта нашего не взяли, стало быть, не знаютъ, что мы купцы. Да здѣсь, я думаю, и кухарки-то по послѣдней модѣ одѣты ходятъ.

— Да вѣдь мы на выставку сейчасъ поѣдемъ… Вотъ ежели-бы въ театръ… — пробовала возразить Глафира Семеновна.

— Такъ на выставкѣ-то, по всѣмъ вѣроятіямъ, всѣ какъ разряжены! Вѣдь выставка, а ни что другое. Нѣтъ, ужъ ты новое шелковое платье надѣнь, бархатное пальто, визитную шляпку и брилліантовую брошку и брилліантовыя браслетки.

— Зачѣмъ-же это?

— Надѣвай, тебѣ говорятъ, а то за кухарку примутъ. Въ модный городъ, откуда всякіе наряды идутъ, пріѣхали, да вдругъ въ тряпки одѣться! Все лучшее надѣнь. А главное, брилліанты. Да и спокойнѣе оно будетъ, ежели брилліанты-то на себѣ. А то вонъ видишь, паспорта даже въ прописку не взяли, такъ какъ тутъ брилліанты-то въ номерѣ оставлять! У тебя брилліантовъ съ собой больше чѣмъ на четыре тысячи.

— Вотъ развѣ только изъ-за этого…

— Надѣвай, надѣвай… Я дѣло говорю.

Черезъ четверть часа Глафира Семеновна одѣлась.

— Ну, вотъ такъ хорошо. Теперь никто не скажетъ, что кухарка, — сказалъ Николай Ивановичъ. — Вотъ и я брилліантовый перстень на палецъ надѣну. Совсѣмъ готова?

— Совсѣмъ. На выставку поѣдемъ?

— Конечно-же, прямо на выставку. Какъ выставка-то по-французски? Какъ извозчика-то нанимать?

— Алекспозиціовъ.

— Алекспозиціонъ, алекспозиціонъ… Ну, тронемся…

Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна сошли съ лѣстницы. Внизу Николай Ивановичъ опять всячески старался всучить свой паспортъ въ прописку, обращаясь уже на этотъ разъ къ хозяину и хозяйкѣ гостинницы, но тѣ также наотрѣзъ отказались взять:- «се n'est pas nécessaire, monsieur».

— Нѣтъ, ужъ ты что ни говори, а тутъ какая-нибудь штука да есть, что они паспорта отъ насъ не берутъ! — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, выходя изъ подъѣзда на улицу, и прибавилъ:- Нужно держать ухо востро.

— Батюшки! Да тутъ и извозчиковъ нѣтъ. Вотъ въ какую улицу мы заѣхали, — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, когда они вшли изъ подъѣзда гостинницы. — Какъ теперь выставку-то попасть?

— Языкъ до Кіева доведетъ, — отвѣчала храбро Глафира Семеновна.

— Ты по-французски-то тоже одни комнатныя слова знаешь, или и другія?

— По-французски я и другія слова знаю.

— Да знаешь-ли уличныя-то слова? Вотъ мы теперь на улицѣ, такъ вѣдь уличныя слова понадобятся.

— Еще-бы не знать! По-французски насъ настоящая француженка учила.

Николай Ивановичъ остановился и сказалъ:

— Послушай Глаша, можетъ быть, мы на выставку-то вовсе не въ ту сторону идемъ. Мы вышли направо изъ подъѣзда, а, можетъ быть, надо налѣво.

— Да вѣдь мы только до извозчика идемъ, а ужъ тотъ довезетъ.

— Все-таки лучше спросить. Вонъ надъ лавкой красная желѣзная перчатка виситъ, и у дверей, должно быть, хозяинъ-перчаточникъ съ трубкой въ зубахъ стоитъ — его и спроси.

Напротивъ черезъ узенькую улицу, около дверей въ невзрачную перчаточную лавку, стоялъ въ одной жилеткѣ, въ гарусныхъ туфляхъ и въ синей ермолкѣ съ кисточкой пожилой человѣкъ съ усами и бакенбардами и курилъ трубку. Супруги перешли улицу и подошли къ нему.

— Пардонъ, монсье… — обратилась къ немъ Глафира Семеновна. — Алекспозисіонъ — а друа у а гошъ?

Французъ очень любезно сталъ объяснять дорогу, сопровождая свои объясненія жестами. Оказалось, что супруги не въ ту сторону шли, и пришлось обернуться назадъ. Вышли на перекрестокъ улицъ и опять остановились.

— Кажется, что перчаточникъ сказалъ, что направо, — пробормотала Глафира Семеновна.

— Богъ его вѣдаетъ. Я ничего не понялъ. Стрекоталъ, какъ сорока, — отвѣчалъ мужъ. — Спроси.

На углу была посудная лавка. Въ окнахъ виднѣлись стеклянные стаканы, рюмки. На стулѣ около лавки сидѣла старуха въ красномъ шерстяномъ чепцѣ и вязала чулокъ. Опять разспросы. Старуха показала налѣво и прибавила:

— C'est bien loin d'ici, madame. Il faut prendre l'omnibus [8] Это очень далеко, мадамъ, надо сѣсть въ омнибусъ. …

Взяли налѣво, прошли улицу и очутились опять на перекресткѣ другой улицы. Эта улица была уже многолюдная; сновало множество народа, ѣхали экипажи, ломовыя телѣги, запряженныя парой, тащились громадные омнибусы, переполненные пестрой публикой, хлопали, какъ хлопушки, бичи кучеровъ. Магазины уже блистали большими зеркальными стеклами.