Николай Лейкин - Наши за границей

— У нихъ и яйца поддѣльныя есть.

— Да что ты! Какъ-же это такъ яйца поддѣлать?

— Въ искусственной алебастровой скорлупѣ, а внутри всякая химическая дрянь. Я недавно еще читалъ, что поддѣлываютъ.

— Тьфу, тьфу! Кофей буду пить съ булками.

— И кофей поддѣльный. Тутъ и жареный горохъ, и рожь, и цикорій.

— Ну, это все-таки не поганое.

— А масла у нихъ настоящаго и нѣтъ. Все маргаринъ. Вѣдь мы съ нихъ примѣръ-то взяли. Да еще изъ чего маргаринъ-то…

— Не разсказывай, не разсказывай!.. — замахала руками жена. — А то я и ничего жаренаго ѣсть не стану.

Поѣздъ тихо тронулся.

— По нѣмецкой землѣ ѣдемъ. Въ царство пива и колбасы насъ везутъ, — сказалъ Николай Ивановичъ.

Поѣздъ стрѣлой мчался отъ Эйдкунена по направленію къ Берлину, минуя не только полустанки, но даже и незначительныя станціи, останавливаясь только на одну или двѣ минуты передъ главными станціями. Передъ окнами вагоновъ мелькали, какъ въ калейдоскопѣ, каменныя деревеньки съ фруктовыми садами около домиковъ, гладкіе, какъ языкомъ вылизанные, скошенные луга и поля, вычищенныя и даже выметенныя рощицы съ подсаженными рядами молодыми деревцами, утрамбованныя проселочныя дорожки, пересѣкающія подъ мостами желѣзнодорожное полотно. На одной изъ такихъ дорогъ Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна увидала повозку, которую везли двѣ собаки, и даже воскликнули отъ удивленія.

— Смотри-ка, Глаша, на собакахъ бочку везутъ. Вотъ народъ-то!

— Вижу, вижу. Бѣдные псы! Даже языки выставили, до того имъ тяжело. Я мужчина идетъ сзади, руки въ карманы и трубку куритъ. Стало быть, здѣсь нѣтъ общества скотскаго покровительства?

— Стало быть, нѣтъ, а то-бы ужъ членъ общества сейчасъ этой самой трубкѣ награжденіе по затылку сдѣлалъ; какое ты имѣешь собственное право скота мучить! Ну, народъ! Собаку, и вдругъ въ телѣжку запречь! Поди-ка, выдумай кто другой, кромѣ нѣмца! У насъ это происшествіе только въ циркѣ, какъ фокусъ показывается, а здѣсь, извольте видѣть, на работѣ… Правду говорятъ, что нѣмецъ хитеръ, обезьяну выдумалъ.

— Да, можетъ быть, и это какой-нибудь поярецъ или акробатъ съ учеными собаками по дворамъ шляющійся.

— Нѣтъ. Тогда съ какой-же стати у него бочка на телѣжкѣ и корзина съ капустой? Просто это отъ бѣдности. Лошадь кормить нечѣмъ — ну, и ухищряются на собакахъ… Вонъ и еще на собакахъ… Солому везутъ. Какъ ихъ на котахъ не угораздитъ возить!

— Погоди. Можетъ быть, и запряженныхъ котовъ увидимъ.

И опять чистенькія деревеньки съ черепичными крышами на домахъ, съ маленькими огородиками между домовъ, обнесенными живой изгородью, аккуратно подстриженной, а въ этихъ огородахъ женщины въ соломенныхъ шляпкахъ съ лентами, копающіяся въ грядахъ.

— Смотри-ка, смотри-ка: въ шляпкахъ, и на огородахъ работаютъ! — удивлялась Глафира Семеновна. — Да неужели это нѣмецкія деревенскія бабы?

— Должно быть, что бабы. Карлъ Адамычъ сказывалъ, что у нихъ деревенскія бабы въ деревняхъ даже на фортепіанахъ играютъ, а по праздникамъ себѣ мороженое стряпаютъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Мороженое? Да что ты! А какъ-же у насъ разсказываютъ, что нѣмцы и нѣмки съ голоду къ намъ въ Россію ѣдутъ? Вѣдь ужъ ежели мороженое…

— Положимъ, что отъ мороженаго въ брюхѣ еще больше заурчитъ, ежели его одного нажраться. Да нѣтъ, не можетъ быть, чтобы съ голоду… Какой тутъ голодъ, ежели въ деревняхъ — вотъ ужъ сколько времени ѣдемъ — ни одной развалившейся избы не видать. Даже соломенныхъ крышъ не видать. Просто-на-просто нѣмецъ къ намъ ѣдетъ на легкую работу. Здѣсь онъ гряды копаетъ, а у насъ пріѣдетъ — сейчасъ ему мѣсто управляющаго въ имѣніи… Здѣсь бандуристъ какой-нибудь и. по трактирамъ за пятаки да за гривенники играетъ, а къ намъ пріѣдетъ — настройщикъ и сейчасъ ему по полтора рубля за настройку фортепіанъ платятъ.

И опять нѣмки въ шляпкахъ и съ граблями. На этотъ разъ онѣ стояли около пожелтѣвшаго дуба. Одна нѣмка сбивала граблями съ вѣтвей дуба желтый листъ, а другая сгребала этотъ листъ въ кучки, запасая матеріалъ для листовой земли.

— И на что имъ этотъ желтый листъ понадобился? Вишь, какъ стараются собирать! — удивлялась Глафира Семеновна.

— Нѣмецъ хитеръ… Почемъ ты знаешь: можетъ быть этотъ листъ въ какую-нибудь ѣду идетъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — Можетъ быть, для собакъ-то вотъ этихъ, что телѣги возятъ, ѣду изъ листа и приготовляютъ.

— Станетъ-ли собака дубовый листъ ѣсть?

— Съ голодухи станетъ, особливо ежели съ овсяной крупой перемѣшать да сварить.

— Нѣтъ, должно быть, это просто для соленія огурцовъ. Въ соленые огурцы и черносмородинный, и дубовый листъ идетъ.

— Такъ вѣдь не желтый-же.

— А у нихъ, можетъ быть, желтый полагается.

— Да ты, чѣмъ догадываться-то, понатужься да спроси какъ-нибудь по-нѣмецки вонъ у этой дамы, что противъ тебя сидитъ и чулокъ вяжетъ, — кивнулъ Николай Ивановичъ на пассажирку, прилежно перебиравшую спицы съ сѣрой шерстью. — Неужто ты не знаешь, какъ и желтый листъ по-нѣмецки называется?

— Я-же вѣдь сказала тебѣ, что насъ только комнатнымъ словамъ учили.

— Ну, пансіонъ! А вѣдь, поди, за науку по пяти рублей въ мѣсяцъ драли!

— Даже по десяти.

Не мало удивлялись они и нѣмкѣ-пассажиркѣ, вязавшей чулокъ, которая, какъ вошла въ вагонъ, вынула начатый чулокъ, да такъ и не переставала его вязать въ теченіе двухъ часовъ.

— Неужто дома-то у ней не хватаетъ времени, чтобы связать чулки? — сказала жена.

— И хватаетъ, можетъ статься, да ужъ такая извадка, — отвѣчалъ мужъ. — Нѣмки ужъ такой народъ… Нѣмка не только что въ вагонъ, а и въ гробъ ляжетъ, такъ и то чулокъ вязать будетъ.

А поѣздъ такъ и мчался. Супруги наѣлись булокъ съ сыромъ и икрой. Жажда такъ и томила ихъ послѣ соленаго, а напиться было нечего. Во время минутныхъ остановокъ на станціяхъ, они не выходили изъ вагоновъ, чтобы сбѣгать въ буфетъ, опасаясь, что поѣздъ уйдетъ безъ нихъ.

— Чортъ-бы побралъ эту нѣмецкую ѣзду съ минутными остановками! Помилуйте, даже въ буфетъ сбѣгать нельзя! — горячился Николай Ивановичъ. — Поѣздъ останавливается, пятьдесятъ человѣкъ выпускаютъ, пятьдесятъ пассажировъ принимаютъ — и опять пошелъ. Ни предупредительныхъ звонковъ — ничего. Одинъ звонокъ — и катай-валяй. Говорятъ, это для цивилизаціи… Какая тутъ къ чорту цивилизація, ежели человѣку во время остановки поѣзда даже кружки пива выпить нельзя?

— Да, должно быть, здѣсь такіе порядки, что, нѣмцы съ собой берутъ питье, — говорила Глафира Семеновна. — Они народъ экономный.

— Да вѣдь не видать, чтобы пили въ вагонахъ-то. Только сигарки курятъ, да газеты читаютъ. Вотъ ужъ сколько проѣхали, а хоть-бы гдѣ-нибудь показалась бутылка. Бутерброды ѣли, а чтобы пить — никто не пилъ. Нѣтъ, у насъ на этотъ счетъ куда лучше. У насъ пріѣдешь на станцію-то, такъ стоишь, стоишь, и конца остановки нѣтъ. Тутъ ты и попить, и поѣсть всласть можешь, даже напиться до пьяна можешь. Первый звонокъ — ты и не торопишься; а идешь либо пряники вяземскіе себѣ покупать, а то такъ къ торжковскимъ туфлямъ приторговываешься; потомъ второй звонокъ, третій, а поѣздъ все стоитъ. Когда-то еще кондукторъ вздумаетъ свистнуть въ свистульку машинисту, чтобы тотъ давалъ передній ходъ. Нѣтъ, у насъ куда лучше.