Олег Солод - Партизаны. Судный день.

— Подождите, Катерина Сергеевна… Катерина Сергеевна! — убедившись, что разговор окончен, генерал в сердцах бросил трубку на аппарат. — Черт знает что… «Можете себя не утруждать»… Нахалка.

Он в задумчивости побарабанил пальцами по столу и вздохнул:

— Что ж, у каждого Наполеона должно быть свое Ватерлоо.

Юрий Борисович умел признавать поражения. Это помогало ему добиваться новых побед.

Терентий вот уже битый час в полной растерянности слонялся по городу. Ненароком набредя на газетный развал, он с недоумением посмотрел на прилавок, где красовались многочисленные журналы с обнаженной женской натурой. Подойдя поближе, он принялся разглядывать глянцевые обложки.

— Что, дед, — ухмыльнулся продавец, — решил вспомнить молодость?

Терентий покачал головой.

— Чтоб в мою молодость такой срам — и не припомню. — Он оглянулся по сторонам и тихо спросил: — А тебя, сынок, не того… не арестуют?

Продавец, живший в городе без прописки, подозрительно уставился на него:

— Ты это о чем?

Терентий показал на журналы.

— Разве государство… извиняюсь спросить… такое дозволяет?

Успокоившийся продавец посмотрел на него снисходительно.

— Ты, дед, никак с Луны свалился?

Терентий вздохнул.

— Выходит, что с Луны. — Он робко спросил, показывая на журнал с самой фигуристой теткой на обложке: — А поближе глянуть можно?

— Гляди, — разрешил продавец, кладя журнал перед ним. — Только руками не лапай.

Терентий навис над журналом.

— Смотри, чего деется… — Он пригляделся к модели повнимательней. — На Никаноровну похожа. Та в молодости тоже фигуристая баба была. Как выскочит из бани да сиганет в речку — та аж из берегов выходила.

— Ладно, дед, — продавцу надоела эта беседа. — Кончай день воспоминаний. Брать будешь?

— Чего? — не понял Терентий.

— Никаноровну свою.

Старик понял его буквально.

— Годы уж не те, сынок, — вздохнул он. — А помню, после войны, как погожий денек — завалимся в сено… Один раз даже пожар случился.

— Курил, что ли?

— Не то. От сильного трения занялось, — похвастался дед. — Ну, бывай, сынок.

Он поплелся дальше по улице. Продавец с уважением посмотрел ему вслед.

— Да-а… Уходит порода.

Пройдя еще один квартал, Терентий наткнулся на кафе и зашел внутрь. У столика два мужика довольно потрепанного вида лениво потягивали пивко. Терентий с завистью посмотрел на них и подошел к стойке. Продавец, протиравший кружки, спросил:

— Что-нибудь хотите?

— Пивка бы мне… — мечтательно произнес дед.

— «Бочкарев»? «Солодов»?

Терентий посмотрел на продавца и с некоторым недоумением сказал:

— Пузырев.

— Что? — не понял продавец.

— Пузырев я.

— И что?

— Так… я подумал, вы, как звать меня, спросили.

— Уважаемый… — проявил нетерпение продавец. — Вы брать чего-нибудь будете или просто побеседовать зашли?

— Пивка бы мне… — повторил Терентий.

— Понятно, — не вдаваясь больше в подробности, продавец подставил кружку под ближайший кран и предупредительно спросил: — А деньги-то у тебя есть, отец?

— А как же, — Терентий снял кепку и принялся отдирать подкладку. — На черный день берег. Так что — самое время… — Он бережно вытянул из-под подкладки свернутую в несколько раз советскую двадцатипятирублевку. — Вот, держи.

Увидев купюру, продавец резко прикрыл кран.

— Ты, дед, чего, издеваешься?

— Неужто не хватит? — забеспокоился Терентий. — Ты внимательней гляди. Двадцать пять рублев — деньги немалые.

— Давай, дед, гуляй, — продавец отставил кружку в сторону. — А то я сейчас милицию вызову. Ты бы еще керенки принес.

Терентий с недоумением поглядел на отвергнутые деньги.

— Вот и сберег на черный день. Видать, совсем власть переменилась.

От столика, за которым стояли мужики, донесся голос:

— Налей-ка ему за наш счет.

Терентий обернулся. Продавец недоверчиво посмотрел на неожиданного мецената, вид которого никак не предполагал большой кредитоспособности. Мужик отделился от столика, подошел к раздаче и небрежно кинул на стойку сотенную купюру. Продавец, привыкший ко всякому, молча положил деньги в кассу, долил кружку и поставил ее перед Терентием.

— Благодарствую, — дед взял кружку и извинительно пояснил: — Деньги ему, видишь, мои не понравились.

— Идем к нам, — пригласил его мужик.

Они подошли к столику.

— Слава, — благодетель протянул Терентию руку.

— Терентий, — ответил на рукопожатие Дед.

— А я — Вова, — подмигнул ему приятель первого.

— Терентий, — повторил старик.

— Тогда давай — за встречу.

Они чокнулись кружками.

— Смотри, как «Жигулевское» варить стали, — одобрительно сказал Терентий, сделав глоток. — Хорошо пивко.

Слава с Вовой переглянулись.

— Ты чего за деньги ему давал? — спросил Слава.

— Да вот, — Терентий показал двадцатипятирублевку. — Держал про черный день.

— Крепко же ты их передержал, — усмехнулся Слава. — Откуда приехал-то?

— Из деревни я. Почитай, лет пятнадцать в городе не был. А уж чтобы в Питере…

— И чего ж пожаловал?

— Одним словом не скажешь, — махнул рукой Терентий. — Брошен насильственным путем.

— Это как же?

— Да воины к нам в деревню прибыли. База у них там была. Брошенная. А тут объявились. Мы-то поначалу и срадовались, да не тут-то было. Почитай, чистый грабеж начался. У одного меня гвоздей ящик взяли, стекло оконное, телевизор «Радуга»… Я, значит, жалобу в газету. А они в отместку словили меня, в вертолет кинули, да в город. Вот, теперь и бедствую.

— Ишь ты, — удивился Вова. — Прямо Голливуд. И куда ж ты теперь?

— Пребываю в раздумьях. В милицию хотел заявление сделать, так прогнали.

— К ментам не ходи, — предупредил Слава. — Только хуже будет. Если хочешь, можешь у нас пожить. У меня или у Вовы.

— Вот спасибо-то, — обрадовался Терентий. — А то я уж и не знал, куды податься. Вот спасибо. А не стесню я вас? — забеспокоился он.

— Нет проблем, — успокоил деда Слава. — У Вовки, правда, дом за городом. Коттедж, блин. А у меня трехкомнатная на Невском, как раз ремонт закончил. Живи на здоровье. Да и город поглядишь.

Терентий посмотрел на новых знакомых с нескрываемым уважением.

— А вы, извиняюсь спросить, кто же будете?

Слава отхлебнул пивка и пояснил:

— Нищие мы.

— Как? — не понял Терентий.

— Нищие, — подтвердил Вова и кивнул на Славу. — Он вот — жертва афганской войны, а я — инвалид детства.

— Господи, — засуетился Терентий. — Как же… Что ж вы… Небось последнее на меня потратили… А я-то…

Слава молча допил пиво и отставил кружку.

— Пошли, Терентий. Сейчас сам наше последнее увидишь.

— Да куда ж я… — сердобольный Терентий не решался стеснять убогих.