Борис Ласкин - Друзья и соседи

Я ведь слышал, вам сейчас лейтенант сказал: «Спросите у старшего сержанта Каретникова, почему он живопись любит?»

Пожалуйста, я могу рассказать, если у вас, конечно, время есть. Только эта история не серьёзная будет, а так — шуточная.

Было это двадцать третьего июля. Находились мы тогда в одном немецком городке. И был в том городке художественный музей. Мы в этом музее много картин обнаружили, наших. Приехала к нам комиссия из Советского Союза, чтобы эти картины собрать и обратно домой отправить. И вся комиссия в полном составе поселилась в особнячке во дворе нашего комендантского управления.

И вот двадцать третьего июля часов в двенадцать захожу я к нашему лейтенанту и слышу разговор. Стоит у лейтенанта музейный профессор из этой комиссии и говорит.

— Основная, — говорит, — задача — вывезти наши произведения искусства на родину в абсолютной сохранности. Очень, — говорит, — вас прошу послать в музей одного или двух товарищей, чтобы они нам доставили ряд произведений, которые там отложены. Особое, — говорит, — внимание прошу обратить на «Девушку у окна»… Нужно её взять под специальную охрану и доставить сюда. И ещё, — говорит, — нужно проследить, чтобы она не попала под дождь, чтобы, одним словом, не повлияла на неё погода. Нам, — говорит, — её нужно сохранить для потомства.

Лейтенант говорит:

— Товарищ профессор, всё будет сделано.

Профессор благодарит и уходит, а лейтенант ко мне обращается:

— Пройдите, товарищ Каретников, в там «Девушку у окна» и доставьте её сюда в полной сохранности.

Я говорю:

— Есть доставить девушку у окна.

Выхожу от лейтенанта, беру с собой солдата по фамилии Палыско и направляюсь вместе с ним в музей.

Приходим. Смотрим, работа идёт на полный ход. Картины упаковывают, списки составляют. Здесь я делаю то, что… Вы извините, конечно, но я вам не скажу, что я тогда именно сделал. Я потому сейчас не говорю, чтобы вам дальше интересней слушать было.

Да. Иду я по коридору и вдруг слышу прекрасный женский голос:

Вхожу в зал, откуда голос слышен, и вижу следующую картину. Стоит девушка у окна, греется на солнышке и поёт песню. И тут я сразу, буквально с одного взгляда, замечаю, что девушка эта необыкновенной красоты, как сказал профессор, «произведение искусства».

Вы, конечно, можете сказать, что всегда, мол, когда в рассказах про девушек речь идёт, исключительно одни красавицы бывают. Но я понимаю так, что в художественной литературе писатель этим делом читателей завлекает, чтобы им интересно было узнать, что же именно произойдёт с такой красавицей. Но я же не писатель. Я старший сержант. Так?..

Да. Смотрю я на эту девушку и буквально глаз не могу оторвать. Возрастом примерно мне ровесница. Фигура замечательная. Стройная, высокая, лёгкая вся.

Волосы тёмные, пушистые. Лицо приятное. Вот она какая — девушка у окна!

Я вижу, вы улыбаетесь. Между прочим, вы рано улыбаетесь. А почему рано, слушайте дальше.

Стою я, смотрю на неё. Она на меня смотрит и тихонько поёт:

Допела куплет и говорит:

— Вы ко мне, товарищ старший сержант?

— К вам.

— Слушаю вас.

Смотрит на меня и ждёт ответа. А я чувствую: у меня язык отказал. Не могу слова сказать, до того хороша девушка. Она, конечно, видит, как я на неё смотрю, спрашивает:

— Что вам нужно?

Я говорю:

— Мне нужны вы.

— А что такое?

— Я выполняю специальное задание. Мне, — говорю, — поручено сохранить вас для потомства… нужно от дождя вас уберечь и от сырости…

Девушка говорит:

— Я вас не понимаю… Вы, пожалуйста, идите…

Я говорю:

— Нет. Мне поручили вас доставить как произведение искусства в комендантское управление. Прошу вас, если можно, со мной.

Девушка у окна обижается.

— Довольно, — говорит, — шутить. Вы мне мешаете работать.

— А вы кем здесь работаете?

— Я искусствовед, младший научный сотрудник.

— А я старший сержант Каретников Алексей Ильич.

— Очень, — говорит, — приятно. Оригинальный у вас способ знакомиться, Алексей Ильич!

— А почему вы меня так официально называете — «Алексей Ильич»?

Она отвечает:

— А как же? Я же, — говорит, — младший сотрудник, а вы старший сержант.

Тут я чувствую, у неё ирония такая, что мне и ответить нечем. Я спрашиваю:

— Так как же, пройдём в комендантское управление?

Она говорит:

— Хорошо, Пожалуйста, пройдём. Тем более сейчас обеденный перерыв.

— Вот и замечательно, — говорю.

Выходим мы с ней на улицу и идём. Следуем своим маршрутом, и на улице на нас люди оглядываются. Видят, идёт старший сержант и рядом с ним девушка выдающейся красоты.

Вот слушаете меня и опять улыбаетесь, будто всё уже поняли. Но я вам скажу, что вы ничего ещё не поняли.

Приходим в комендантское управление. А там, во дворе, на открытой террасе столовая оборудована. И там, в этой столовой, все музейные работники питаются.

Подходим мы к столику, где профессор ещё с двумя товарищами обедает, и видим, что лейтенант наш тоже с ними. Разговор ведётся про искусство.

Тут я говорю:

— Товарищ лейтенант! Ваше задание выполнено.

Он говорит:

— Хорошо. Доложите профессору.

А профессор видит девушку и говорит:

— Тамара, почему у вас такое испуганное лицо?

Она говорит:

— Я ничего не понимаю, Ростислав Антонович. Меня, — говорит, — сюда к вам под конвоем привели.

Лейтенант спрашивает:

— Каретников! В чём дело?..

Тогда я говорю:

— Мне было приказано найти девушку у окна и доставить её сюда в полной сохранности. Пришёл в музей, нашёл девушку у окна и вот — пожалуйста!

Тут профессор начинает хохотать. Потом с профессором эти двое начинают вместе. А потом девушка моя хватается за голову и падает на первый попавшийся стул. И такое происходит всеобщее веселье, что даже повар из кухни приходит и подключается, хотя ещё и не знает толком, в чём дело.

Смотрю, Тамара встаёт и ко мне подходит.

— Большое, — говорит, — спасибо. Вы, — говорит, — меня приняли за знаменитую «Девушку у окна» кисти великого художника…

Я смотрю на Тамару. Глаза у неё сияют, и я понимаю, что начало уже сделано.

— Вы знаете, — говорит, — товарищ старший сержант, в вас даже влюбиться можно за вашу милую наивность.

Я говорю:

— Это правильное решение. — А сам перевожу взгляд на лейтенанта.

Вижу, лейтенант не смеётся и глаз у него хитро прищурен. Кто-кто, а уж он-то меня отлично знает.

— Ну ладно, — говорит, — а теперь докладывайте, где произведение искусства.

Я говорю: