Борис Ласкин - Друзья и соседи

— Извините, что потревожил, — сказал он и снова улыбнулся.

Я буду дальше называть его — он.

Вижу — держится он скромно, я опять открыла книжку, давая ему понять, что не собираюсь ни знакомиться с ним, ни вести беседу.

— Очень вы испуганно на меня посмотрели, — сказал он, — а меня не надо бояться.

— А я вас и не боюсь, — ответила я и отложила книжку: мол, чего ещё скажете?

Он вынул из кармана пачку сигарет.

— Не хотите?

— Спасибо. Я не курю, — сказала я сухо.

— Вы не возражаете, если я закурю?

Я пожала плечами. Дурацкий вопрос. Мы же не в купе.

— Молчание знак согласия. — Он чиркнул зажигалкой и выпустил дым. — Вы думаете, что я так, от нечего делать, пришёл в этот зелёный мир, да?..

«Давай-давай, производи впечатление! «Зелёный мир». Мастер художественного слова. Я была уже готова иронически усмехнуться, но что-то удержало меня, скорей всего, грустная интонация, с которой он произнёс свою фразу.

Не дождавшись вопроса, он развеял рукой облачко дыма и доверительно сказал:

— Каждый год в июле я прихожу в эту дивную рощу и приношу сюда цветы воспоминаний…

Я ничего не сказала, но мысленно произнесла цитату из классика: «Аркадий, не говори красиво!»

Он кивком указал в сторону.

— Видите — пень. Для вас это останки берёзы, а для меня — памятник большой любви…

Он посмотрел куда-то вдаль, а я всё думала, что мне мешает проникнуться его печальным настроением. И я поняла: мне мешает его рубашка — яркая, вызывающе модная рубашка.

— В жизни довольно-таки часто случается, что чувство умирает, едва успев родиться. Но бывает по-другому…

Он нервно хрустнул пальцами, и тут мне стало немножко не по себе. А вдруг он, как говорится, «с приветом»?.. Наверно, эта тревожная мысль отразилась на моём лице, потому что он сделал успокоительный жест:

— Вы думаете, что то, что я говорю, не имеет смысла? Да?..

— Для меня-то уж во всяком случае, — ответила я и поймала себя на том, что мне вдруг ужасно захотелось узнать, что же привело его в рощу со своими цветами воспоминаний?

— Мне кажется, вы чуткий человек, и вы меня поймёте, — сказал он после паузы. — Когда-то в этой тихой рощице ко мне пришло большое чувство. Смотрите сюда, смотрите — в тот день я вырезал на пне «К+М=любовь». Вы спросите — что это значит? И я вам отвечу. Ка — это Кирилл, а эм — Мария. Ка плюс эм равняется любовь. Вы мне можете сказать, что это смешно, что это наивно… Может быть. Не знаю…

Погрузившись в воспоминания, он зажмурился и медленно покачал головой.

— И что же было дальше? — спросила я.

— А дальше случилось то, что она ушла, моя Мария, моя Маша. Ушла навсегда, ушла, как говорится — «в мир иной». Я вырезал тогда — ка плюс эм, а надо бы — ка минус эм…

Было видно, что он говорит с трудом, и здесь, в эту минуту, я почувствовала, что прощаю ему его пижонскую рубашку. Человек, способный так переживать, стоит выше всяких бытовых мелочей.

Он виновато улыбнулся:

— Хотите знать — почему я с вами так откровенен? Интуиция подсказывает мне, что вы хорошая, серьёзная девушка, умеющая слушать и понимать… И глаза у вас совсем как у Маши — серые… Если нам судьба ещё раз увидеться, я поведаю вам всю свою одиссею…

Он встал. Оторвал клочок обложки журнала, на котором сидел, и вынул шариковую ручку.

— Я оставляю вам номер телефона. Позвоните завтра вечером. Я не рассказал вам главного. Если вы не забыли — меня зовут Кирилл. Я не говорю — прощайте, я говорю — до свидания.

Он поклонился и ушёл.

Я смотрела ему вслед. Интересно. Он сказал совсем немного — и всё внешнее слетело как мишура, остался человек большой души. В сущности, кто он мне? Никто. Совершенно посторонний человек. Прохожий. Я ему, наверно, понравилась. А к тому же и глаза у меня как у той, которой больше нет…

Я лежала, смотрела на небо и слушала шелест листвы.

Вернулись Саша и Зойка с корзинкой сыроежек и кульком земляники.

— Как погуляли? — спросила я.

— Хорошо, — сказала Зойка, — эти все ягоды я собрала, а папа только грибы искал.

— И ты молодчина, и папа молодчина, — сказала я, а сама подумала: как Саша отнесётся к тому, что я ему сейчас расскажу? Хорошо, если серьёзно. А если он это воспримет иронически? Тогда ему вообще не стоит это рассказывать. Ни к чему.

Саша лёг на травку, вытянул свои длинные ноги и посмотрел на меня долгим испытующим взглядом.

— Больно у тебя вид загадочный…

«Скажу, — решила я, — скажу, но начну с конца. Так будет романтичней».

— Саша, — сказала я, — подними голову.

— Поднял. Что дальше?

— Посмотри!

— Смотрю.

— Видишь — берёзовый пень?

— Вижу.

— А теперь прочитай, что на нём вырезано. Разбираешь?..

Саша обернулся и хитро взглянул на меня. У него было какое-то странное выражение лица.

— Если не ошибаюсь, к нам прибыл Федя? — сказал Саша. Он оглянулся по сторонам и крикнул: — Уважаемый товарищ Клименков, где вы?..

— Я ничего не понимаю…

— Где Федя? — спросил Саша. — Клименков, я тебя вижу. Вылазь!

Саша встал и, продолжая оглядываться, сделал несколько шагов, всё ещё надеясь обнаружить своего Федю Клименкова. Потом он подошёл к тому берёзовому пню.

— Слушай, я совсем забыл тебе рассказать. Когда ты была в командировке в Перми, приехал ко мне Федя Клименков. Явился мрачный как туча. В министерстве маленько пощипали его проект. Ходили мы тут, дышали свежим воздухом, успокаивал я его как мог. Я ему говорю: «Всё наладится. Проект перспективный, но имеет недостатки. Поработай, и будет у тебя с министерством дружба и любовь». Федя говорит: «Ты оптимист». А я ему говорю: «Вот смотри, я для памяти вырежу на этом пне: ка плюс эм равняется любовь, что означает: ка — Клименков — плюс эм — министерство — равняется любовь». На сегодня у Феди всё в полнейшем порядке. Жду его. Приедет, используем пень как круглый стол. Конечно, много на него не выставишь, но нам много и не надо, верно?

Я помолчала, скатала бумажку с номером телефона в шарик и щелчком отправила его в полёт.

Телефон-автомат. Модно одетый молодой человек, держа в руке толстую тетрадь с полосками закладок, набирает номер. В ходе телефонного разговора он по мере надобности заглядывает в свои записи.

Молодой человек. Алло?.. Добрый вечер, дорогая!.. Это я. Я хочу серьёзно с вами поговорить. Вернее, сказать вам всё, что у меня сейчас на душе. У меня только одна-единственная просьба. Не перебивайте. Я скажу всё. Договорились? А теперь слушайте. Только слушайте.

Вот уже девять дней, как я вас не вижу. Не могу себе представить, что вы решили со мной расстаться.

Давайте разберёмся и вспомним, что между нами было и почему всё рухнуло по вашей инициативе. Для человека нет ничего хуже печали. Это не мои слова. Так считает древний грек Менандр, и он безусловно прав, несмотря на свою древность.