Енё Рейто - Золотой автомобиль

Мегар частенько дубасил господина Ванека, ибо при одном взгляде на секретаря впадал в экстаз. И секретарю стало ясно, что если ему не удастся в самое ближайшее время отыскать переводчика, турок его рано или поздно прикончит.

Пришло меж тем сообщение от Горчева: шеф просил еще немного потерпеть. К записке были приложены квитанции о внесении денег в банк.

Господин Вюрфли, которого мода на «файв о’клок» довела до разорения, а потом и до иностранного легиона, из малопонятных соображений полагал, что он должен держаться как можно ближе к господину Ванеку, и сверх всякой меры утомлял несчастного, замордованного секретаря.

– Мы – люди достойные, – шептал он Ванеку на полигоне, пока они вместе лежали в луже.

Почему-то всякий раз, как сержант командовал «ложись», можно было с полной уверенностью знать, что перед господином Ванеком либо лужа, либо яма.

– Поверьте, здесь, в луже, все мы одинаково свиньи, что один, что другой, – отвечал Ванек…

– Пожалуйста, не говорите во множественном числе.

– А что? Здесь я не лучше вас.

– Но ведь у нас родственные души.

– Вы полагаете, что вы – мой духовный дядя или духовная бабушка?

– Художник не может не любить танец.

– Вероятно, – передернул плечами господин Ванек.

– Музыканты и живописцы тоже.

– А также каменотесы и балетные танцоры. Почему вы постоянно об этом твердите?

– Послушайте, – господин Вюрфли ухитрился проползти по луже чуть ближе к Ванеку, – давайте вместе дезертировать.

– Месье, корреспондент умирает, но не нарушает присягу.

– Вы еще и корреспондентом работали, господин Тинторетто?

– Прошу вас, избегайте этого безобразного слова, если хотите, чтобы мы беседовали и в других лужах.

– Двадцать седьмой! Скотина безрогая, – зарычал Вердье, и Ванек грустно шепнул танцмейстеру:

– Опять меня, черт вас возьми!

– Как вы смеете трепаться во время строевых занятий?

– Я только шепотом.

– Внимание! Завтра пойдете к рапорту и попросите десять дней ареста.

– Так мне еще две недели сидеть!

– Молчать!

– Так я годами не выйду из-под ареста.

– Внимание! Пятьдесят приседаний. Раз, два… И так далее. Ни единой свободной минуты, чтобы сходить в столовую, никаких увольнений. Единственный раз, когда господин Ванек вышел за пределы форта, он встретился с неким маршалом Мари-гоном, который всегда был в плохом настроении, поскольку давно еще у него в бедре застряла пуля: при каждом волнении чувств или перемене погоды пуля резко давала знать о себе. Маршал изумленно смотрел на очкастого рядового – тот, проходя мимо типографии, приветствовал хозяина поднятием фуражки. При таком зрелище зашевелилась пуля в маршальском бедре.

– Рядовой, вы спятили? Наденьте фуражку!

– Спасибо, мне не холодно. И вообще для солдата главное – закалка, – возвестил господин Ванек с добродушной улыбкой.

– Рядовой, вы понимаете, кто перед вами?

Господин Ванек испуганно поглядел по сторонам:

– Тигр? Нет? Прошу вас, если я не угадал, позвольте еще раз…

Пуля тяжко отозвалась в бедре маршала. Перед ним стоял солдат легиона: каждая пуговица выглядела так, словно к мундиру пришили старые, покрытые патиной монеты, штык болтался где-то на уровне желудка и параллельно вертикальной оси, а фуражку солдат прижимал локтем, как почтальон сумку.

– Рядовой, сейчас же наденьте фуражку. Вы, очевидно, душевнобольной.

– Как будет угодно, господин полковой врач, – Ванек надел фуражку. – Я вообще-то недавно при армии.

– При каком форте? Назовите ваши данные.

Тут произошло такое, о чем маршал даже спустя годы рассказывал дрожащим голосом, и пуля в бедре всегда отзывалась тяжким резонансом. Рядовой сунул руку в карман, вытащил визитную карточку и протянул маршалу. Седовласый военачальник был так ошарашен, что машинально достал очки и, не веря своим глазам, прочел:

Сказать, что маршал вышел из себя, значит ничего не сказать.

– Кругом марш! Пойдете прямо в форт и сообщите на рапорте, что встретили меня.

– Но кого там могут интересовать мои личные дела? У них свои заботы.

– Убирайтесь к черту, идиот!

– Куда? – переспросил устрашенный господин Ванек, и на том закончил диалог.

Бледный маршал погрозил ему кулаком и пошел дальше. Но, уходя, успел отметить, что рядовой вежливо взмахнул фуражкой.

На террасе виллы в Оране царило глубокое молчание. Генерал де Бертэн обил все пороги, дабы ускорить спасение автомобиля. Положение затруднялось тем, что машина погрузилась на глубину более ста метров. Для поднятия «альфа-ромео» требовалось специальное судно – таковое находилось сейчас в гавани Бреста: понадобилось еще целый день ходатайствовать в адмиралтействе, чтобы на тральщик дали приказ отплыть в Оран.

– Промедление сейчас крайне опасно, – заметил Лабу. – Если сторонники Абе Падана вовремя не получат оружие, восстание будет подавлено.

– Куда нужно доставить авто? – спросила Аннет; девушка была бледна и по большей части хранила молчание.

– К «Туфле Пророка», неподалеку от оазиса Абудир. Это скалистая местность, где расположился лагерем Абе Падан.

– А почему португалец это допустил?

– Со стороны Ифириса туда нельзя подступиться: к северу проходит французская сфера влияния, и через нейтральную зону допускаются только безоружные жители.

– Тогда каким же образом Абе Падан начнет действовать?

– Видишь ли, ему, возможно, удастся ночью пройти через французскую зону. У Дизара такого шанса нет: французские пограничники не видят лишь то, чего не хотят видеть.

Аннет молчала. Андре накрывал стол к чаю. На его лице застыло ненавязчивое драматическое выражение: при своем подчиненном положении Андре давал понять, что относится с определенным сожалением к очередному несчастью с «альфа-ромео».

– О чем ты думаешь? – спросил Лабу печальную Аннет.

– Так… ни о чем… о бедном Горчеве.

– Де Бертэн справлялся, с ним все в порядке, – тихо проговорил Лабу.

– Рота в первый же день покинула Оран, – вмешался генерал. – Они сейчас в нескольких километрах отсюда, в Бор-Буддене, в учебном лагере. Младший лейтенант Довиль вновь получил две тысячи франков за хорошее обращение с молодым человеком. И скажу тебе правду, Аннет: две тысячи дал твой отец.

– Понимаешь, мне все-таки жалко этого сорвиголову и…

Аннет не дала ему продолжить, бросилась на шею, расцеловала. Из ее глаз скатилось несколько слезинок.

Младший лейтенант Довиль действительно неплохо отнесся к рекруту, порученному его заботам, и Корто не мог надивиться щедрости Довиля, который, не будучи его старым приятелем в отличие от Гектора Потиу, тем не менее совал Корто иногда по двадцать-тридцать франков. Если бы Корто знал, что Довиль финансирует его алкоголизм из денежного вознаграждения за хорошее с ним обращение, он, вероятно, размыслил бы иначе.