Роман Днепровский - Ироническая проза ч.2

Чего уж непонятного? - всё ясно. Не ясно другое: где взять такого альтруиста, который сам, по доброй воле, на это дело подпишется? Головной боли этой - за "спасибо" старостой быть - никому и даром не надо, дураков таких на первом курсе среди журналистов нет! И вопрос о выборе старосты повисает в воздухе. Вместе с ним повисают в воздухе и стипендии, которые уже начислены - да не получишь их.

...Мне уже потом Шиверская рассказывала, как они эти выборы готовили: просто, перед первой парой договорились, что кто, дескать, сегодня на лекцию позже всех придёт - того, мол, и выбираем единогласно старостой! Ну, скажем, мол, человеку, что мы ему всецело доверяем, что его моральные и деловые качества не вызывают сомнений у коллектива - человеку будет приятно, а всем остальным будет стипендия! Так они и договорились.

По-моему, эта идея была несправедливой с самого начала - ибо, ставила меня в заведомо проигрышное положение. Конечно же - чисто теоретически! - можно было предположить, что именно в этот день на первую лекцию опоздаю именно не я, а именно Олег Онхонов. Да, чисто теоретически, такая вероятность существовала, и какой-то свой пяти-семипроцентный шанс быть избранным на должность старосты Онхонов тогда имел. Но конкурировать со мной по части опозданий Олег, явно, не мог: уж не знаю, почему получалось именно так, а не иначе, но, живя в четверти часа ходьбы от нашего университетского корпуса, я фатально опаздывал на лекции. Возможно, это связано с каким-то, присущим только мне, хронокретинизмом: лекции могли начинаться и в 12.30, и в 14.00 и даже в 15.40 - я всё равно, каждый раз являлся на первую лекцию с получасовым опозданием. Исключение составляли лишь те случаи, когда первая лекция, по какой-то причине, переносилась или отменялась - а я, не предупреждённый об этом заранее, являлся на неё - и, таким образом, уже был в стенах Университета. Как правило, в эти дни опоздавшим был Олежек Онхонов: он опаздывал на лекции ровно на пятнадцать минут.

Ну, и выбрали они меня. Почтили доверием, на свою голову. Мне бы догадаться, понять намёк: оказывается, когда мои однокурсники планировали этот коварный коллективный заговор против ничего не подозревающего ребёнка, в аудитории находилась и наша преподавательница, Вероника Францевна Улиандро. И милейшая Вероника Францевна, едва я переступаю порог аудитории ровно через полчаса после начала лекции, поворачивается ко мне, и произносит с каким-то язвительно-торжественным видом: " Хм!... Начальство у нас не опаздывает, значит - начальство у нас, стало быть, задерживается? Ну-ну... Проходите, Роман, проходите..." - и я прохожу, совершенно ни о чём не подозревая, и конспектирую лекцию. И пребываю в блаженном неведении до конца этого злополучного дня. Ну, а потом... Понятно всё, одним словом.

Ладно. Выбрали - значит, выбрали. И, значит, нужно идти в административный корпус, и получать стипендию на всю группу, и на следующий день раздавать её дражайшим однокурсникам. Касса, которая выдавала старостам стипендии, работала, почему-то, вечером - с 17.00. до 19.30 - и, отсидев положенное время на лекциях, тихим октябрьским вечером шагаю я по Набережной в сторону административного корпуса Университета. И встречаю Болдырева с собакой Найдой на поводке.

- Привет! - говорит Болдырев, - ты никуда не торопишься? А то, пойдём, пройдёмся, Найду прогуляем! Мы с ней на Конный остров собрались - идём с нами!

- Идём, - говорю, - только сначала в Универ зайду, степашку на группу получу - и пойдём!

Этого Болдырева я знал ещё со школьного детства, с первого класса: и его, и меня в школьные годы гоняли в областной дворец пионеров, и там нам давали учить разные стихотворения, и потом гоняли приветствовать этими стихотворениями разные партийные и совецкие конференции, которые регулярно случались в городе. А потом, класса с пятого или шестого, мы с ним ещё и в одной школе учились - а потом ещё и в одном корпусе Университета: он, правда, был на три года старше и учился на историческом, а я - на журналистике. Из-за того, что у историков и филологов занятия шли в разные смены, мы с этим Болдыревым в Универе почти не пересекались - а пересекались на разных рок-концертах и общаговских тусовках, или ещё где-то. А собаку его, породы колли, Игорёхина мама на улице нашла: собака к ней просто подошла, и всё. Найденную собаку назвали Найдой, и вот теперь Игорь Болдырев выгуливал её каждый вечер на острове Конном и на Набережной...

Болдырев тогда Даниила Хармса для себя открыл. Помните, наверное? - про математика, который достаёт из головы шар, достаёт из головы шар, достаёт из головы шар, достаёт из головы шар - и про Андрея Семёныча, который требует, чтобы тот положил его обратно, положил его обратно, положил его обратно, положил его обратно... Ну, конечно же, помните! Так вот, Игорь открыл для себя этого самого математика с его шаром из головы - и всю дорогу на остров Конный, на правах старшего товарища, Болдырев занимается моим просвещением: пересказывает всё это в лицах, делает рукою жесты - словно и из своей головы сейчас шар достанет - и вообще, приобщает молодое поколение (в моём лице) к сокровищам отечественного дадаизма. Солнце уходит за горизонт, пахнет опавшими листьями и стоячей водой протоки, и грибами пахнет, и воздух по-осеннему прозрачен... Собака породы Колли по прозвищу Найда резвится на пустынном острове, а мы с Болдыревым идём по самой его кромке, по берегу - и Игорь мне всё это рассказывает. Он, надо сказать, вообще, в годы ранней юности много всякой хорошей музыки и хороших книг мне подсовывал - и спасибо ему за это.

А география Конного острова, на который мы пришли, такова, что по берегу, который обращён к центральному фарватеру Ангары, идёт дорога. Не асфальтированная и не насыпная - просто, кто-то здесь, по берегу, время от времени, на машинах ездит. Вот, менты, например, ездят: где-то там, на другой оконечности острова, по слухам, есть какой-то древний и ветхий деревянный мостик через протоку - вот по нему-то менты на остров и заезжают, и патрулируют территорию: мало ли? вдруг кто-нибудь кого-нибудь насилует или убивает в кустах? Конный остров - место красивое, но пустынное. Наверное, потому и красивое, что пустынное...

Ещё бывало так, что менты вывозили на остров в своих "бобиках" каких-нибудь мелких правонарушителей - уличных хулиганов или "кухонных боксёров" - выволакивали их из "стакана", от души месили кулаками, ногами и дубинками, а потом, закончив "профилактическое мероприятие", уезжали, бросив избитое тело на острове, и предоставив ему, избитому телу, возможность самостоятельно добираться до места постоянного проживания. Время от времени, уже выгуливая здесь своих собак, я издалека видел такие "профилактические" расправы над гражданами - а Болдырев их видел ещё в те годы, и рассказывал об этом мне. И поэтому, сами понимаете, ни у него, ни у меня не было во время прогулуи по Конному острову никакого желания встречаться с чинами совецкой милиции. Но встреча эта, всё же, произошла - и она едва не стала фатальной для дрожайших моих однокурсников, алчущих степендии.