Лев Альтмарк - Серые пятна истории

— Название пока не придумал, но жизнь на всё навешивает свои ярлыки…

Ничего не поделаешь, пришлось Рахманинову в соседней комнате одному отдуваться за двоих. Девицам Гиппиус и Крандиевской такой расклад пришёлся не по нраву, и они, выпив, закусив и побезобразничав, в недовольном расположении духа убежали домой. Остался Рахманинов один за разорённым столом, а тут неожиданно жена Скрябина вернулась. Оказывается, всю картошку соседи по даче вырыли ещё до её приезда, поэтому ничего больше сторожить не требовалось. Пришлось Рахманинову объясняться, почему он сидит один за столом, который накрыт на четыре персоны, и вокруг всё перебито и изгажено.

В это время Скрябин с готовым произведением нарисовался из соседней комнаты.

— А где дамы? — удивился он, пока не замечая вернувшейся жены. — Куда они делись?

— Я тебе покажу дам! — взвилась жена. — Экий ты развратник, а ещё композитор! — И выгнала друзей вон.

Идут по улице Скрябин и Рахманинов и грустно смотрят под ноги.

— Да-с, не повезло, — вздохнул Рахманинов, — надо уезжать из России в эмиграцию, потому что с такими женщинами как твоя жена и эти поэтессы Гиппиус да Крандиевская щей не сваришь…

— А знаешь, как я назову своё новое произведение? — вдруг сказал Скрябин. — «Поэма несостоявшегося экстаза»! Потому что жена нам кайф обломала. А новую цветомузыку приспособлю для усиления эффекта.

— Почему же — несостоявшегося экстаза? Состоявшегося! — усмехнулся перед тем как распрощаться Рахманинов. — Я до сих пор в экстазе от сегодняшней вечеринки…

Про композитора Рихарда Вагнера испокон веков бытует мнение, будто он люто ненавидел евреев. А это не совсем так. Поначалу он их очень даже любил, и особенно любил еврейскую фаршированную рыбу и под неё добрый стаканчик песаховки. Бывало, надвинет картуз потуже на репу и отправляется в близлежащий шинок посидеть в компании с евреями, поболтать о несправедливости начальства и послушать сплетни о том, что творится на фондовом рынке. Про то, что человек он состоятельный, всем, конечно, было известно, но о том, что нееврей изо дня в день будет сидеть в еврейских шинках вместо того, чтобы чинно попивать пиво в баварских пивнушках, никто и представить не мог.

И вот однажды Вагнер неожиданно подавился косточкой из фаршированной рыбы, притом так, что ни выдохнуть, ни вздохнуть не может. Сидит, бедняга, на лавке, глаза из орбит пучит, ногами перебирает, а слова сказать не может. Аж посинел от натуги.

Забеспокоились евреи: дело-то совсем швах, вдруг помрёт человек от поганой кости, а это им надо? Пересуды начнутся, в полицейский участок свидетелями затаскают.

— Давайте-ка мы его к доктору Фрейду отвезём, — предложил кто-то, — доктор наш человек, в беде соплеменника не оставит. А косточку для такого светила, как он, вытащить из горла раз плюнуть. Недаром о чудесах, которые он делает со своими пациентами, весь мир говорит!

Сказано — сделано. Подхватили Вагнера под руки и потащили к доктору. А у того послеобеденный отдых был, и он возлежал на своей знаменитой кушетке. Медитировал или, точнее говоря, сопел в три дырки, переваривая сытный обед.

— Господин профессор, выручайте, — хором кричат евреи, — наш собрат помирает, косточкой от фаршированной рыбы подавился!

— Какой это наш собрат?! — удивился Фрейд. — Это же немецкий композитор Рихард Вагнер, и никакого отношения к евреям он не имеет!

— Да хрен с ним, с этим отношением! — кричат евреи. — Нам, главное, косточку из него вытащить, и пусть он будет хоть китайцем, хоть папуасом!

Ничего не сказал на это Вагнер, потому что говорить пока не мог, но обиду за папуаса затаил. А тут ещё доктор Фрейд масла в огонь подливает:

— Я, господа, не специалист по вытаскиванию всяких предметов из человека, я — психоаналитик! Понимаете вы это? Если уж на то пошло, то ведите его к гинекологу или, на худой конец, к проктологу — у этих врачей хоть какой-то навык вытаскивания есть. Они косточку и извлекут.

Совсем рассвирепел Вагнер. Ну, думает, я вам задам перцу, едва вылечусь. Чтобы ко мне в рот проктолог, как в задницу, своими грязными лапами лазил, или гинеколог пинцетами шарил, как известно где?! Не бывать этому! Чистокровного арийца унижать такими изуверскими еврейскими штучками никому не дозволено!

От лютой обиды он даже раскашлялся и сам не заметил, как косточка выскочила. Сплюнул он её в сторону и поскорее ушёл, пока его и в самом деле к вышеуказанным врачам не потащили.

Казалось бы, всё закончилось благополучно, и можно забыть столь незначительное событие, но не таким оказался композитор Вагнер. Всё произошедшее он злопамятно расценил, как грубое оскорбление арийской расы, которое прощать евреям ни в коем случае нельзя.

После этого он написал длиннющую тетралогию из опер на темы древнегерманских мифов, где нашлось место и вредителям-иудеям. Но если в эти оперы вслушаться повнимательней, то всегда в громадном количестве звуков можно различить обиженный кашель так и не оправившегося от обиды бедняги, подавившегося косточкой из дурацкой, но такой вкусной фаршированной рыбки…

Пётр Ильич Чайковский очень любил Антона Павловича Чехова. Притом любил в самом прямом смысле слова. Книжек его он не читал, потому что всё свободное время был занят сочинением музыки, но признаваться в этом категорически не хотел. Да и как это скажешь своему ненаглядному возлюбленному, который взаимностью тебе упорно не отвечает?

Чехов же наоборот музыку обожал более, чем её автора, и частенько, сдвинув пенсне на кончик носа, утирал слезу, вслушиваясь в волшебные звуки, рождённые своим тайным обожателем.

— Мы с тобой, Антоша, гениальные парни, — подкатывал к нему в такие минуты Чайковский, — сама судьба толкает нас друг к другу. Ты крутой перец в масс-медиа, я — в шоу-бизнесе. Почему бы, спрашивается, нам не сочинить что-нибудь совместно? Будет полный улёт!