Марк Твен - Вениамин Франклин

Это былъ одинъ изъ тѣхъ людей, которыхъ называютъ философами. Онъ представлялъ изъ себя близнецовъ въ одномъ лицѣ, ибо одновременно родился въ двухъ разныхъ домахъ города Бостона. Дома эти существуютъ и до сегодня, съ прибитыми на нихъ дощечками, на которыхъ имѣются надписи, подтверждающія означенный фактъ. Собственно, дощечки эти никому не нужны, такъ какъ жители города, во всякомъ случаѣ, считаютъ себя обязанными показывать оба дома всѣмъ пріѣзжимъ, иногда даже по два раза въ одинъ и тотъ же день. Человѣкъ, увѣковѣченный этими памятниками, былъ злонравнаго характера и уже очень рано пустилъ «въ публичную продажу свои таланты, при посредствѣ изобрѣтенныхъ имъ «максимовъ и афоризмовъ», которые были разсчитаны спеціально на то, дабы причинить страданія подростающему поколѣнію всѣхъ послѣдующихъ вѣковъ. И всѣ его, даже самые обыденные поступки клонились къ тому, чтобы вызвать подражаніе имъ въ юношахъ, которые, не будь этого, можетъ быть, и могли бы быть счастливыми.

Побуждаемый тѣми же самыми намѣреніями, онъ родился сыномъ мыловара, не имѣя къ тому, очевидно, никакихъ другихъ основаній, кромѣ желанія, чтобы къ стремленіямъ всѣхъ другихъ юношей, старающихся стать чѣмъ-нибудь, относились всегда съ пренебреженіемъ, разъ только они не оказываются сыновьями мыловаровъ.

Съ злосностью, не имѣющей въ исторіи ничего себѣ подобнаго, онъ цѣлый день проводилъ за работой и просиживалъ ночи напролетъ, дѣлая видъ, будто изучаетъ алгебру при свѣтѣ мерцающаго огня, и все это опять таки — для того, чтобы другіе юноши дѣлали тоже самое, если только они не хотятъ быть замученными примѣрами удивительной усидчивости Веніамина Франклина. Мало того, онъ пріучилъ себя довольствоваться хлѣбомъ и водою, а во время обѣда изучать астрономію, — обстоятельство, породившее впослѣдствіи многочисленныя страданія милліоновъ дѣтей, отцамъ которыхъ довелось познакомиться съ пагубными біографями Франклина.

Его принципы были проникнуты ненавистью къ юношамъ. До сихъ поръ ни одинъ изъ нихъ не можетъ сдѣлать ничего самаго естественнаго въ его возрастѣ, чтобы тотчасъ же не споткнуться объ одинъ изъ вѣчныхъ афоризмовъ Франклина и не выслушать тутъ же длиннѣйшую о немъ рацею. Если мальчикъ купилъ себѣ на 2 цента орѣховъ, то отецъ его говоритъ: «А ты подумалъ-ли, мой сынъ, что сказалъ Франклинъ: Береги грошъ — черезъ годъ будешь имѣть копѣйку», — и вся прелесть орѣховъ исчезла! Если послѣ добросовѣстнаго труда мальчикъ думаетъ поиграть волчкомъ, отецъ цитируетъ ему: «Развлекаясь, самъ у себя воруешь время». Сдѣлаетъ онъ что-нибудь хорошее, никто не вздумаетъ его похвалить за это, ибо «добродѣтель въ самой себѣ заключаетъ свою награду». И вотъ, мальчика травятъ до смерти, лишая его даже законнаго отдыха только потому, что однажды Франклинъ въ минуту злостнаго вдохновенія изрекъ;

«Пораньше ложись и пораньше вставай, — будешь уменъ, и здоровъ, и богатъ!»

Можетъ-ли какой-нибудь юноша согласиться быть умнымъ, здоровымъ и богатымъ на такихъ подлыхъ условіяхъ! Человѣческій языкъ не въ силахъ изобразить то мученіе, которое я претерпѣлъ, когда мой отецъ задался мыслію испытать на мнѣ справедливость этого изрѣченія. Мое теперешнее состояніе общей слабости, значительнаго убожества и душевнаго разлада — таковъ естественный результатъ этой попытки. Мои родители имѣли обыкновеніе будитъ меня, тогда еще мальчика, иногда даже раньше 9 часовъ утра, а между тѣмъ предоставь они мнѣ наслаждаться естественной потребностью сна, я бы теперь, можетъ быть, совершалъ чудеса? Во всякомъ случаѣ я бы навѣрное имѣлъ теперь собственное торговое заведеніе и пользовался бы всеобщимъ уваженіемъ.

И вѣдь какимъ опытнымъ выжигой былъ герой нашего повѣствованія!

Дабы имѣть возможность запускать по воскресеньямъ свой змѣй, онъ обыкновенно привязывалъ къ его веревкѣ ключъ, дѣлая видъ, что такимъ манеромъ производитъ опыты надъ молніей. И праздная публика болтала о «мудрости» и «геніи» этого сѣдовласаго растлителя праздничнаго покоя. А когда кто-нибудь заставалъ его, перешагнувшаго уже 60-й годъ отъ рожденія, за пусканіемъ, одинъ на одинъ, волчка, то онъ тотчасъ же принималъ такое выраженіе лица, будто занимается изслѣдованіемъ того, «какъ ростетъ трава», — точно это было его профессіональной обязанностью! Мой дѣдъ, хорошо знавшій его, разсказывалъ, что Франклина нельзя было застать врасплохъ: онъ былъ всегда готовъ, ко всему готовъ. Если въ періодъ его старчества кто-нибудь неожиданно заходилъ къ нему, въ то время какъ онъ ловилъ мухъ или лѣпилъ изъ глины пастеты или же пробирался черезъ двери въ погребъ, то онъ немедленно принималъ видъ мудреца и, выпаливъ какое-нибудь глубокомысленное изрѣченіе, начиналъ обнюхивать носомъ воздухъ и съ шапкой, надѣтой задомъ на передъ, принимался разгуливать вокругъ одного и того же мѣста, прилагая всевозможныя старанія, чтобы показаться посѣтителю вдохновеннымъ и эксцентричнымъ! Вообще онъ былъ большой пройдоха! Онъ изобрѣлъ печку, въ которой можно сварить чью угодно голову, — по точному исчисленію, въ теченіе не долѣе 4 минутъ; что такая мерзкая выдумка доставила ему дьявольскую радость, слѣдуетъ уже изъ того, что онъ далъ этой печкѣ свое имя.

Онъ всегда особенно гордился, разсказывая, какъ впервые прибылъ въ Филадельфію, — не имѣя ничего на свѣтѣ, кромѣ двухъ шиллинговъ въ карманѣ и четырехъ булокъ подъ мышкой. Но если къ этому обстоятельству отнестись критически, то въ сути своей въ немъ вѣдь не было ничего особеннаго. Тоже самое могъ бы сдѣлать и кто угодно другой.

Герою нашей замѣтки принадлежитъ честь рекомендаціи, преподанной имъ арміи: вернуться къ стрѣламъ и луку, взамѣнъ того, чтобы пользоваться штыками и ружьями. Съ свойственной ему оригинальностью онъ высказалъ мысль, что штыкъ, при извѣстныхъ условіяхъ, представляетъ изъ себя, конечно, весьма хорошее оружіе, но что онъ сомнѣвается, можно-ли дѣйствовать штыкомъ съ достаточною увѣренностію на большихъ разстояніяхъ.

Веніаминъ Франклинъ совершилъ множество достопримѣчательныхъ дѣлъ на пользу своего отечества, прославивъ во многихъ странахъ юное имя Америки тѣмъ лишь, что она родина столь великаго сына. Цѣль настоящей монографіи отнюдь не заключается въ томъ, чтобы игнорировать или умалять его значеніе. Напротивъ, ближайшая цѣль ея — выяснить дѣйствительную цѣнность всѣхъ его высокомѣрныхъ «максимовъ», которые онъ, съ великими поползновеніями на оригинальность, соткалъ изъ общихъ мѣстъ, успѣвшихъ всѣмъ надоѣсть своей прописной моралью уже въ то время, когда народы разсѣялись по всѣмъ странамъ свѣта послѣ злополучнаго Вавилонскаго столпотворенія; а также выяснить истинное значеніе его печки, его важныхъ проектовъ, его сугубыхъ стремленій возбудить къ себѣ удивленіе разсказомъ о томъ, какъ онъ впервые пришелъ въ Филадельфію, его маніи пускать змѣя и вообще убивать время за подобными дурачествами, вмѣсто того, чтобы заниматься мыловареніемъ и выдѣлывать сальныя свѣчи.