Марк Твен - Микель-Анджело

— Ага!.. что я говорилъ вамъ, мои господа! А что?!.. Смотрите-ка сюда! Подпись Христофора Колумба!.. Самъ подписался!..

Мы тотчасъ же придали нашимъ физіономіямъ равнодушно-безразличное выраженіе. Докторъ въ теченіе мучительно-долгой паузы тщательно со всѣхъ сторонъ осматривалъ документъ. Затѣмъ, не выражая ни малѣйшаго интереса, онъ спросилъ:

— Эй, вы, какъ васъ, — Фергусонъ что-ли?.. — какъ, вы говорите, звали того человѣка, который написалъ это?

— Христофоръ Колумбъ! Великій Христофоръ Колумбъ!

Снова самое тщательное изслѣдованіе документа.

— И вы говорите, что это онъ самъ написалъ… или какъ это было?..

— Собственноручно написалъ!.. Христофоръ Колумбъ!.. Его собственная подпись… Самъ писалъ!

Докторъ положилъ документы обратно и сказалъ:

— Я знавалъ въ Америкѣ мальчиковъ, которымъ было не больше 14 лѣтъ и которые умѣли писать куда лучше, чѣмъ это!..

— Да, но вѣдь это онъ писалъ… онъ самъ, великій Христофоръ…

— Все равно, кто бы онъ ни былъ. Это сквернѣйшій почеркъ изъ всѣхъ, которые я когда-либо видѣлъ. Вы, пожалуйста, не воображайте, что можете сколько угодно морочить насъ только потому, что мы иностранцы. Но мы далеко не дураки. Итакъ, если вы можете показать намъ образцы каллиграфіи, на которые дѣйствительно стоитъ взглянуть, то показывайте, — а если нѣтъ, — то лучше пойдемъ куда-нибудь въ другое мѣсто.

Мы пошли въ другое мѣсто. Проводникъ былъ замѣтно разочарованъ въ своихъ ожиданіяхъ, но попробовалъ сдѣлать еще одинъ опытъ. У него имѣлось въ виду нѣчто, долженствовавшее, по его убѣжденіи, восторжествовать надъ нашимъ равнодушіемъ.

Онъ сказалъ:

— Ну, теперь, мои господа… идите за мной и я вамъ покажу что-то совсѣмъ прекрасное… Великолѣпный бюстъ Христофора Колумба, — божественно!.. необычайно!..

Онъ подвелъ насъ къ этому великолѣпному бюсту, — онъ и въ дѣйствительности былъ великолѣпенъ, — отскочилъ назадъ и сталъ бить себя въ грудь.

— А-а!.. вотъ, вотъ!.. Посмотрите, мои господа… Превосходно! Величественно!.. Бюстъ Христофора Колумба!.. Чудный бюстъ, чудный пьедесталъ!

Докторъ одѣлъ на носъ пенснэ, пріобрѣтенное имъ спеціально для подобныхъ случаевъ.

— Какъ, вы говорите, зовутъ этого господина?

— Христофоръ Колумбъ! Великій Христофоръ Колумбъ!

— Такъ, такъ, — Христофоръ Колумбъ. Великій Христофоръ Колумбъ. Однако, что же онъ такое совершилъ?

— Открылъ Америку. Онъ Америку открылъ… Развѣ этого вамъ мало?

— Что такое, онъ открылъ Америку? Ну, это уже вы, кажется, заврались! Мы теперь прямо изъ Америки. Тамъ о немъ ни слуху, ни духу!.. Христофоръ Колумбъ… гм… очень миленькое имя, очень… Онъ уже умеръ?

— О corpo di Baccho! Уже триста лѣтъ.

— Ага! отъ какой болѣзни онъ умеръ?

— Я не знаю… я не могу этого сказать.

— Но, однако!.. можетъ быть, отъ оспы?

— Я не знаю, мои господа… Не знаю, отчего онъ… умеръ…

— Такъ, пожалуй, отъ кори?

— Можетъ быть, можетъ быть… я не знаю… я думаю, что отъ какой-нибудь болѣзни… онъ умеръ…

— Родители еще живы?

— Немыслимо?

— Жаль. А, скажите пожалуйста: гдѣ же тутъ бюстъ, а гдѣ пьедесталъ?

— Santa Maria! Вотъ это бюстъ, а вотъ это — пьедесталъ.

— Такъ, такъ… Теперь я понялъ. Счастливое сочетаніе… Дѣйствительно, весьма счастливое сочетаніе!

Одурачивъ нашего Генуэзскаго проводника, мы поняли, что, практикуя тотъ же пріемъ, всегда обезпечимъ себѣ побѣду и въ будущемъ. Иначе эти проводники замучили бы насъ до смерти.

Въ Римскомъ Ватиканѣ, въ этомъ удивительномъ хранилищѣ всевозможныхъ замѣчательныхъ сокровищъ, мы провели нѣсколько часовъ подъ рядъ. Но и здѣсь мы обезоружили нашего проводника своей сдержанностью. Иногда мы были уже близки къ тому, чтобы выказать интересъ или даже восхищеніе, но всегда во время сдерживались, правда, иногда это было трудно, но за то всегда приводило къ прекрасному результату. Едва-ли кто-нибудь другой справился бы съ такой задачей въ Ватиканскомъ музеѣ. Проводникъ нашъ былъ внѣ себя: онъ просто ошалѣлъ. Въ стремленіи поразить насъ самыми замѣчательными диковинами, онъ суетился почти до потери ногъ и выказывалъ необычайное проворство, но все напрасно. Онъ приберегъ къ концу то, что считалъ величайшимъ чудомъ, — мумію египетскаго царя, наиболѣе хорошо сохранившуюся изъ всѣхъ существующихъ на свѣтѣ. Онъ подвелъ насъ къ ней. На этотъ разъ онъ былъ такъ увѣренъ въ своей побѣдѣ, что къ нему даже вернулась часть утраченнаго энтузіазма.

— Вотъ, вотъ, мои господа! Вотъ мумія, мумія!

Пенснэ спокойно и критически, какъ обыкновенно, утвердилось на носу доктора.

— А-а!.. какъ васъ, — Фергусонъ?.. Такъ-ли я васъ понялъ?.. Какъ звали этого молодца?

— Какъ его звали?.. Я не знаю его имя… Это мумія! Египетская мумія!

— Да, вотъ что! Родилась здѣсь?

— О, нѣтъ!.. Египетская мумія.

— Совершенно вѣрно! Вѣроятно, француженка?

— Да, нѣтъ же… ни француженка, ни римлянка… Родился въ Египтѣ.

— Гдѣ? Въ Египтѣ? Въ жизни моей никогда не слышалъ ничего объ Египтѣ! Вѣроятно, заграничное мѣстечко? Мумія, мумія… Гм, и вѣдь какъ тихо и спокойно лежитъ… Эге! да она, кажется, мертвая?!

— Oh sacré bleu! Уже 3.000 лѣтъ.

Докторъ гнѣвно накидывается на него:

— Послушайте, что же это такое, чортъ возьми! Или вы насъ считаете за китайцевъ, только потому, что мы иностранцы и хотѣли бы кое-чему поучиться! Не думаете-ли вы насъ поразить какимъ-то несчастнымъ трупомъ изъ лавки старьевщика? О, чортъ васъ возьми, да я васъ за это!.. я васъ… Если у васъ есть на готовѣ какой-нибудь симпатичный, свѣженькій трупикъ, покажите его… А нѣтъ, такъ ну васъ къ дьяволу вмѣстѣ съ этой тухлятиной!

Нашъ проводникъ былъ французъ. Совершенно безсознательно онъ отплатилъ намъ за нашу шутку. На слѣдующее утро онъ явился къ намъ въ отель, съ цѣлью узнать, тутъ-ли мы еще, и, насколько могъ, описалъ насъ такъ ярко, что хозяинъ почти сразу догадался, о комъ именно ждетъ рѣчь. Онъ закончилъ свое описаніе, указавъ, между прочимъ, что мы несомнѣнно сумасшедшіе. Мы нисколько не были на него въ претензіи за эту безобидную и съ его точки зрѣнія вполнѣ добросовѣстную характеристику.

1896