Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

Попробуйте бесѣдовать съ этимъ бревномъ часъ, два часа — ничего онъ вамъ путнаго не скажетъ. Вытянете вы изъ него клещами, съ помощью хитрости, неожиданныхъ уловокъ и ошеломляющихъ вопросовъ, только то, что въ Германіи хорошее пиво, что горы въ Швейцаріи «очень большія, чрезвычайно большія», что «Вѣна веселый городъ, а Берлинъ скучный городъ», что «въ Венеціи его поразило обиліе каналовъ, такое обиліе, котораго ему нигдѣ не приходилось встрѣчать…»

Да, пожалуй еще, если онъ расщедрится, то сообщитъ вамъ, что Парижъ — это городъ моды, роскоши и кокотокъ, а въ Испанiи въ гостинницахъ двери не запираются.

И потомъ внезапно замолчитъ, какъ граммофонъ, въ механизмъ котораго сунули зонтикъ…

Или начнетъ такой путешественникъ нести отчаянный вздоръ. Долго плачется на то, что, будучи въ Страсбургѣ, цѣлый день разыскивалъ прославленный Кельнскій соборъ, а никакого Кельнскаго собора и нѣтъ… Куда онъ дѣвался — неизвѣстно.

У нѣкоторыхъ путешественниковъ есть другая манера — все отрицать, всякое установившееся мнѣніе, сложившуюся репутацію — переворачивать кверху ногами…

Вы: — Говорятъ, итальянки очень красивы?

Онъ: — Чепуха! Не вѣрьте. Толстыя, неуклюжія и — удивительно — почему то на одну ногу прихрамываютъ. Одни разговоры о прославленной красотѣ итальянокъ!

Ошибочно думать, что этотъ глупецъ изучилъ итальянскихъ женщинъ со всѣхъ сторонъ, во всѣхъ деталяхъ. Просто былъ онъ въ Римѣ два дня, все это время проторчалъ въ грязномъ кабачкѣ на окраинѣ, и прислуживала ему одна-единственная итальянка, толстая, неуклюжая, прихрамывающая на одну ногу…

Вы: — А въ Испаніи, небось, жарко?

Онъ: — Вздоръ! Дожди вѣчно жарятъ такіе, что ужасъ. Безъ непромокаемаго пальто не показывайся. (Два часа. Отъ поѣзда до поѣзда. Случайно шелъ дождь).

Вы: — А француженки — очень интересны?

Онъ: — Ну, что вы! Накрашены, потерты и при первомъ же знакомствѣ папироску клянчатъ.

Вышеизложенныя характеристики путешественниковъ приведены для того, чтобы подчеркнуть: а Сатириконцы (и Митя) не такіе, а Сатириконцы (и Митя) будутъ вдумчиво, внимательно и своеобразно подходить къ укладу заграничной жизни и постараются освѣтить въ ней такія стороны, что всѣ раскроютъ удивленно глаза и ахнутъ!

Приступая къ описанію нашего путешествія по Европѣ или, вѣрнѣе, одной его части, я испытываю смутныя опасенія. Быть можетъ, мы не исполнили въ нѣкоторыхъ деталяхъ возложенную на насъ миссію. Быть можетъ, остались въ Европѣ уголки, до которыхъ не дошли волны, вызванныя нами въ напряженной ожиданіемъ атмосферѣ Западныхъ государствъ — атмосферѣ моральной и политической.

Очень возможно.

Но, если бы это и было такъ, не послужитъ ли намъ въ оправданіе вынужденная спѣшность работъ, то лихорадочное настроеніе, которое неминуемо должны испытывать люди, бросившіе на произволъ судьбы родину, правда, для ея же блага… Отыскать въ чуждыхъ намъ государствахъ Запада все наиболѣе цѣнное, отдѣлить существенное отъ обманчиво блестящаго и крикливаго, собрать тончайшіе и нѣжнѣйшіе ростки цивилизаціи для пересадки ихъ, въ будущемъ, на родную намъ почву, бросить кое-гдѣ и свои зерна — вотъ задача, требующая не только знаній и кропотливой усидчивости, но и времени. Поскольку удачно рѣшена эта задача, покажетъ будущее, а до тѣхъ поръ намъ не представляется ничего иного, какъ возможно болѣе спокойно и обстоятельно изложить ходъ рѣшенія.

Возможно, что кое-кого удивитъ нѣкоторая сбивчивость и непостоянство формы предлагаемаго ниже изслѣдованія. Надо думать, что авторъ хотѣлъ этимъ еще болѣе подчеркнуть всю измѣнчивость условій и настроеній, при которыхъ производились изысканія.

26 Мая. 1 ч. 35 м. Легкій вѣтеръ. Температура вагона — 15° R. (18,8 °C.).

Пытаюсь собрать разрозненныя, подъ впечатлѣніями разставанія, мысли. Настроеніе подавленное, у всѣхъ неестественно бодрый видъ. Вполнѣ владѣетъ собой только слуга Митя.

Въ то время какъ мы плакали на груди друзей и родственниковъ, или просто людей, жертвовавшихъ собой для этой цѣли, онъ сдержанно, почти холодно прощался съ пожилой женщиной въ платкѣ, почти не замѣчая двухъ юношей съ зонтами и въ новыхъ калошахъ.

Этотъ человѣкъ обладаетъ желѣзными нервами или разсчитываетъ, что атмосфера Запада сумѣетъ приноровиться къ непривычнымъ.

26 Мая. 7 ч. 35 м. На сѣверѣ легкіе облака. 15° R. (18,8 °C.).

Стараемся заняться журналами. Митя спитъ.

27 Мая. 1 ч. 35 м. ночи.

Предполагаю дѣлать записи каждые шесть часовъ, если не буду выбить изъ колеи массой новыхъ впечатлѣній. Въ 4 часа будемъ на границѣ въ Вержболовѣ.

Крысаковъ съ вечера предупредилъ, что будетъ прощаться съ жандармомъ… просилъ не мѣшать.

Проснулся Митя и спросилъ — правда ли, что русскихъ узнаютъ заграницей по калошамъ. Получивъ утвердительный отвѣтъ, поспѣшно снялъ свои новыя, блестящія калоши и, причесавшись передъ ними, какъ передъ зеркаломъ, спряталъ въ корзинку.

Дыханіе Мифасова довольно ровное. Южакина — подозрительно превывистое: повидимому, во снѣ плакалъ.

9 Іюня. 9 ч. 35 м. Облачно. Температура нѣмецкаго вагона 18 °C. Имѣются приспособленія для регулированія.

Крысаковъ прощался съ пограничнымъ жандармомъ. Жандармъ обѣщалъ его не забыть, но руки не протянулъ, мотивируя отказъ святостью исполняемаго долга.

Сомнѣваюсь, чтобы подобная сухость со стороны правительства явилась умѣстной по отношенію къ человѣку съ горячей душей и добрымъ сердцемъ, или наоборотъ. Тѣмъ не менѣе, мы очутились черезъ минуту въ… Германіи. Невозможно передать чувство свободы, дерзостной независимости, овладѣвшей нами при переходѣ черезъ эту тонкую, незримую черту: Россія — Германія.

Митя хотѣлъ настоять на проведеніи ясной и отчетливой линіи, но его удалось отговорить. Было не до того. Мы знали, что Германія насъ не выдастъ и хотѣли, оставаясь ногами на ея землѣ, перегнуться черезъ невидимую веревку, чтобы свободно и громко начертать ближайшій планъ спасенія родины.

Мы имѣли почти полтора часа свободнаго времени — слишкомъ много, чтобы покончить съ таможеннымъ осмотромъ.

Боже! И это называютъ осмотромъ!

Что за доброе, милое, ласковое лицо было у человѣка, который насъ спросилъ:

— Табакъ есть? Водка есть?

Мы, непривыкшіе къ подобному обращенію, могли только протянуть ключи, благодарные, безгранично довѣрчивые. Потомъ мы вышли на нѣмецкую платформу, всѣ, за исключеніемъ Мити, отправившагося въ нѣмецкій буфетъ. Возвратившись, онъ холодно сказалъ:

— Прошу имѣть въ виду, господа, что звонковъ здѣсь, какъ у васъ, въ Россіи, не полагается. Здѣсь кричатъ.