Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 1

И вот однажды в закулисной тьме актриса Зоя Зелинская, споткнувшись о непредвиденную ступеньку, с хорошего размаха ударилась головой о балку.

И этот удар нежданным образом подытожил юбилейно-гастрольную тему:

— А-а-а! — страшным голосом закричала Зелинская. — Триста пятьдесят лет ТАКОГО ГОВНА!

…не для того, чтобы ездить, а чтобы враг не прошел!

Это сформулировал великий театральный худоджник Эдуард Кочергин.

В телевизоре, весь во фраке, в римских Каракаллах, под флорентийский оркестр, пел, по случаю Нового года, Пласидо Доминго. Двое мятых-небритых сидели у телеэкрана — в России, на краю света, в глубокой ночи. За окном расстилался пейзаж, как будто взятый целиком из фильма «Сталкер»…

— А он жив? — спросил один, кивнув на Доминго.

— Да вроде жив.

— Что-то его не видно … — качнул головой первый.

Где тебе его не видно?

Мне было лет, наверное, тринадцать, а значит, на дворе стояло начало семидесятых. Мы с отцом шли по улице 10-летия Великого Октября (после того, как выяснилось, что это был переворот, улица снова стала Никольской).

И вот по этой самой Никольской, имени Великого Октября, улице шел пьяненький мужичонка с гармошкой и собачкой на веревочке. Он извлекал из гармошки нескладные звуки и подтопывал ногой, собачка подлаивала.

И отец сказал:

— Смотри. Горьковский мастеровой… Какой у него сейчас век?

И сам себе ответил:

— Какой угодно.

Да, это у нас не время такое. Это — такое место…

Несмотря на предупреждение, почти тысяча рыбаков вышли на ладожский лед. Льдина откололась, шестеро погибли, людей снимали ночью вертолетами…

Рассказ об этом спасенного — в прямом эфире на телевидении. Он полночи лежал на льдине, а рядом с ним лежал его десятилетний сын; льдина таяла, и человек ждал — погибнет он вместе с ребенком или их успеют спасти…

Успели.

В конце программы ведущий спрашивает:

— Ну что, еще пойдете на рыбалку на Ладогу?

И человек, улыбаясь, отвечает:

— Обязательно!

На свадьбе вместо водки пили метиловый спирт, сворованный на производстве. К утру десять человек умерли, еще полтора десятка ослепли.

Через пару дней уцелевшие собрались на поминки.

Допили метиловый спирт, оставшийся со свадьбы, и тоже умерли.

А мы еще удивляемся, почему здесь опять голосуют за коммунистов и гэбэшников…

А вот еще одна очень страшная и очень русская история.

В конце девяностых, под Ельцом, попали в автокатастрофу артисты пятигорского «Рыжего театра». Они ехали в Москву.

В половине шестого утра на спуске Толя, сидевший за рулем, не увидел грузовика, ехавшего впереди. У грузовика были заляпаны грязью габаритные огни, в лощине стоял густой туман…

Двое ребят погибли, жена Толи много месяцев лежала в больнице… Сам он, тоже весь переломанный, сидел в местном СИЗО и давал показания. Душевные муки парня, попавшего в переплет, местные милиционеры успокаивали так:

— А-а, это в лощине, на спуске? Ну, там каждый год кто-нибудь насмерть бьется! Место такое.

О том, чтобы в этом месте — с туманом, спуском и скользкой дорогой — поставить какой-нибудь знак и пару фонарей, речи по-прежнему не шло. Как и о том, чтобы сделать что-нибудь приличное с Родиной вообще.

«Место такое».

— Самое опасное — это подушка безопасности, — сообщил человек, сидевший за рулем «десятки». — Если не пристегнуться, может убить!

— А если пристегнуться? — поинтересовался я.

Водитель глянул презрительно:

— Кто ж пристегивается?

…решили полететь моя жена и дочь.

Коктебель, понимаешь, Максимилиан Волошин…

Волошин Волошиным, а через пару дней рванули они из Коктебеля куда глаза глядят: запах, преследовавший повсюду, заставлял забыть не только о культурной программе, но и о еде.

Нехороший был запах.

Собравшись с силами, скажем прямо: пахло говном.

Жена с дочкой договорились с каким-то «леваком» — и покатили в сторону Алупки, в надежде найти все-таки запах моря… Когда выезжали из Коктебеля, моя любознательная половинка, не утерпев, спросила у водителя:

— А что, в Коктебеле проблемы с канализацией?

— У нас нет проблем с канализацией, — твердо ответил водитель. И, подумав, уточнил: — У нас нет канализации.

Теперь, когда при мне говорят о проблемах российской демократии, я знаю, что отвечать.

Эти строчки я пишу в половине седьмого утра, хотя вовсе не жаворонок.

Просто под моим окном уже полчаса работает сигнализация из старого «жигуля». Она срабатывает в разное время, но почти каждую ночь — от пробежавшей кошки, упавшего листа или землетрясения в Японии. Очень чуткая.

Одновременно со мной от этого сигнала просыпаются все жители подъезда, кроме одной счастливой бабушки, глухой на всю голову — и владельца этой машины. Впрочем, говорят, что он живет вовсе не в этом подъезде, а на другом краю дома. А машину ставит здесь, потому что там нет места. А сигнализацию включает, чтобы напугать потенциального угонщика.

Я бы очень хотел, чтобы эти «жигули» угнали, но всё никак.

Однажды глухой зимой я вышел во двор в третьем часу ночи и, наливаясь ненавистью, полчаса топтался вокруг этой железяки в ожидании хозяина, но напрасно: гудело, пока не сел аккумулятор.

Утром я позвонил в отделение милиции. Они спросили адрес и номер машины и пообещали принять меры. Теперь, слушая вой сирены под окном, я поминаю в своих молитвах и милицию тоже.

Впрочем, на милиции свет клином не сошелся — можно подать на мерзавца в суд. Хорошо, лежа в темноте с открытыми глазами, под регулярно нарастающее уи-и-И-И, представлять себе этот суд.

Мой иск с требованием компенсации.

Адвоката, описывающего мои страдания во время бессонных ночей.

Лицо ответчика, не понимающего, почему я просто не дал ему в рыло, как человек, а мучаю при посторонних, как не русский.

Лицо судьи, думающего о том же самом.

Приговор, обязующий ответчика выплатить мне штраф в размере минимальной заработной платы.

Судебного исполнителя, к которому я буду два года ходить с просьбой привести приговор в исполнение, а ночью слушать сигнализацию.

И, наконец, владельца «жигулей», которого я все-таки подстерегаю утром у этого мятого корыта — и даю ему в рыло, в рыло, в рыло!

Но!

У того конца дома действительно нету места. Там впритык, по периметру, стоят иномарки, и «жигулю» не вписаться по классовому признаку. А денег на гараж нет, и места для гаража нет.