Елена Лактионова - Вот пришел папаша Зю…

ВАЛЕРА снова рванул. Вот он, её звёздный час! Валерия Ильинична расплылась в блаженной улыбке. О радость истинного революционера!

— Ты куда это, крыса коммунистическая, направляешься? — догнав Зюзюкина, бесцеремонно поинтересовалась Новодровская.

— Самолёты НАТО летят бомбить Москву! — заорал Зюзюкин.

— Шкуру свою спасаете, сволочи, понимаешь! — крикнул с брони Ёлкин.

— Геннадий Андреевич, — проворковала сверху Валерия Ильинична, — кому суждено повеситься, тот не утонет. Вот и сошлись во поле чистом наши стёжки-дорожки. Эд, дави гада!

— Даё-ёшь!!! — заорал во всю мощь Эдичка и целенаправленно развернул машину.

Грозно лязгнули гусеницы. Геннадий Андреевич попятился, повернулся и задал такого стрекача, что ВАЛЕРА едва поспевал за ним.

— Коммунисты, вперёд! — подзуживала его Валерия Ильинична, колыхаясь всем корпусом над люком.

Новодровская подумала, что она сейчас как Жанна д`Арк — на своём боевом коне мчится спасать Родину. Правда, Жанна спасала её от нашествия иностранцев, а она, Валерия Новодровская, напротив, призывает иностранцев, чтобы спасти свою несчастную Русь.

— Э, Валерия Ильинична, мы с вами так не договаривались! — возроптал с брони Ёлкин. — Я бомбить Москву американцам не позволю. Здесь нам с вами не по пути.

— Что ж, Борис Николаевич, к сожалению, вы всегда были лишь временным нашим попутчиком. Президентские кресла надо заслуживать не в обкомах и Политбюро, а в лагерях и Лефортове. Вы не в состоянии мыслить планетарно. У нас с вами масштабы разные. Позвольте от всей души поблагодарить вас за все ваши разрушения, о большем я даже не мечтала. Папаша Зю напрасно старался бы восстановить прежние времена: восстановить их, слава Богу, уже невозможно. А теперь прощайте: мавр сделал своё дело, мавр должен уйти. Эд! Бориса Николаевича укачало от нашей лихой езды. Тормозни-ка!

— С превеликим удовольствием, Валерия Ильинична! — обрадовался Апельсинов. — Ёлкин с возу — нам легче.

Эдик сделал крутой вираж, и Борис Николаевич скатился с брони в сугроб.

— В жизни периодически необходимо освобождаться от балласта, чтобы ничего не мешало достижению намеченной цели, — сделала резюме Валерия Ильинична. — Я всегда была волком-одиночкой. Эд, вперёд!

— Валерия Ильинична! — напрасно взывал к милости Зюзюкин. — Мадам Новодровская!

— Мадемуазель я, Геннадий Андреевич. То бишь, девица по-нашему. Ма-де-му-азель!

— Ма… мзель… Ма… Ма! Мама!

«Эх, — подумал Геннадий Андреевич, — был бы я Львом, ни за что бы не струсил».

Но он был Рак. И потому бежал по бескрайнему заснеженному полю маленький лысый человечек, а за ним, рычало и лязгало гусеничное чудовище с бесстрашной московской девой в камуфляжной форме.

Это если смотреть планетарно.

Тем временем к валяющемуся в сугробе Ёлкину подъехала Юнашевская «Волга».

— Папа, ты не ушибся?

— Борис Николаевич, как вы себя чувствуете?

— Гони в Москву! — очухался Ёлкин.

— Борис Николаевич, — чуть не плача взмолился Юнашев. — По такой целине не разгонишься!

— Папа, ну чем мы можем помочь Москве, если через пятнадцать минут её начнут бомбить?! — Татьяна попыталась воззвать отца к здравому смыслу.

На некоторое время все в машине подавлено замолчали, прислушиваясь к нарастающему гулу самолётов. Он стоял уже над самой головой.

— SОНЬКА! — вдруг заорал Юнашев. — Вот наше спасение! Мы должны их опередить!

— Валя! Гони!

«Волга» газанула, с трудом выбираясь с заснеженной пашни на дорогу.

— Вон за тем лесочком… — нервничал Юнашев, выжимая из старенького мотора всё, на что тот был способен, и даже больше.

Никогда ещё судьба России не зависела от старенького мотора и от него, Валентина Юнашева. Валентин до крови закусил губу.

— Они уже над нами! — заорал Борис-младший, высунувшись в окно.

Сидящие в автомобиле с ужасом посмотрели на небо. Да, первая линия бомбардировщиков висела над самой их головой, глуша своим рёвом.

— Не успеем… — мертвея, прошептала Татьяна.

Валентин сосредоточился на дороге. Он отдал бы всю свою оставшуюся жизнь за эти пятнадцать минут!

— В каком радиусе действует SОНЬКА? — вдруг осенило Татьяну. — Валя, дай мне свой мобильник! Быстро!

Валентин с полуслова понял Татьяну: недаром они столько времени проработали вместе. Как он сам об этом не догадался?

Валентин быстро достал из внутреннего кармана куртки мобильник и протянул Татьяне.

— Господи! — взмолилась Татьяна, набирая номер подвальчика Арины Родионовны. — Если Ты есть, помоги нам: пусть Гений будет на месте у своей машины! — И она истово взглянула на небо.

Бог, наверное, действительно есть, потому что Он услышал отчаянную просьбу, обращённую к Нему, и как раз в этот момент послал проголодавшегося Гения Ивановича в погребок за солёными грибками. Генька услышал канонаду звонков и взял трубку.

— Гений Иванович! Боевая тревога! Ваша SОНЬКА на ходу?

— Как в аптеке, Татьяна Борисовна. Только рвануть рубильник.

— Гений Иванович, миленький! Мы на подходе! Заклинаю: рвите свой рубильник и что у вас там ещё есть!

— Всего только на годик назад можно… — заволновался Ёлкин. — Скажи ему… Дай мне, я сам… — он выхватил у дочери трубку. — Гений Иванович! Даю приказ: на год назад — пуск!

— Сбацаем, президент! — услышали пассажиры «Волги» последние слова Геньки.

И закружилось всё, завертелось в вихрях машины времени, и погрузилось в темноту и хаос…

В темноте и хаосе слышен голос Горбачёва:

«…Мы ещё разберёмся с вами, товарищи, как говорят в народе: кто есть ху?…»

— Генька, чёрт тебя дери, куда тебя опять занесло?

— Ща-щас, сбацаем!

Незнакомый женский голос:

«Сограждане! Я очень рада, что в России, наконец, на верховный пост, пост президента избрали женщину…»

— Что тебя мотает-то, как конфетку в проруби, понимаешь? Куда теперь-то забросил?

— Да хрен разберёт, Борис Николаевич. Не та реакция пошла. Я ж говорил: на отечественном сырье надо…

— Не осталось уже ничего отечественного!

— Может, уже и Отечества не осталось?

Голос Ельцина:

«Россияне! Что я вам хочу сказать…»

— О, так это ж я!

Вдруг слышится радостный собачий лай.

— Маркедон! Маркедон!

Лай становится радостнее и заливистее.

Женский голос:

«Геня! Где ты?!»

— Соня!!! Сонечка!

— Куда ты, мать твою! Проскочили! В девяносто девятый давай!

— Да пошёл ты…

Голос Брежнева:

«Дорогие товарищи! Позвольте мне открыть очередное заседание XXVI съезда нашей компартии…»

Голос Хрущёва:

«Я могу со всей ответственностью заявить, что поколение восьмидесятых будет жить при коммунизме…»

Голос с грузинским акцентом:

«А теперь послущаем, товарищи, щто нам скажит товарищ Жюков?…»