Михаил Бару - Записки понаехавшего

Внутри музея тихо. Принимая у меня куртку, старушка-гардеробщица сообщила:

— Просто аншлаг сегодня. Вы у нас восьмой с утра.

В первом зале в отдельной витрине стоит большая немецкая кукла — Екатерина Вторая. У нее расшитое золотом и жемчугом платье и мантия, отороченная искусственным горностаем с маленькими черными бархатными хвостиками. Кукла умеет не только распахивать глаза шире плеч и шевелить ресницами, но и произносить музыкально-шкатулочным голосом «Гри-ша». Раньше умела говорить еще и «Пла-то-ша», но что-то в ней со временем рассохлось, и в ее кукольной памяти остался только Гриша.

Вслед за мной по залу шла пара любознательных пенсионеров. Он смотрел молча, придирчиво. Точно помнил петровские и екатерининские времена и теперь проверял — правильно ли написаны пояснения, так ли расставлены экспонаты. Она шла за ним и читала вслух все надписи и пояснения. У витрины с тремя или четырьмя обломками печных изразцов, только и оставшихся от Лефортовского дворца, она подергала за рукав мужа и сказала:

— Смотри, как все прекрасно сохранилось. Все-все!

Во втором зале, если не видит музейная старушка, можно заглянуть в окуляр старинной латунной подзорной трубы. На этикетке написано, что труба военная. И правда — показывает она только парады, смотры и баталии. Видно, как проходит по плацу эскадрон кавалергардов, как сверкают их каски и сабли, как гарцует конь под седым генералом, как разряженные в пух и прах дамы бросают в воздух… а вот это уже видно плохо. Труба-то военная и все, не имеющее касательства к этому делу, показывает размыто или вовсе не показывает.

В этом же зале устроен стенд знаменитого завода «Кристалл». Особенно примечателен большой штоф зеленого стекла, изрисованный чертями. Теперь-то штоф пуст, и черти на нем даже не шевелятся, а когда бывал полон, не только шевелились, но и убегали. Хозяин этого штофа так утомился собирать их по всей квартире и водворять на место, что заболел известной болезнью. Тут уж супруга этого человека, не говоря худого слова, крепко взяла штоф за горло и хотела немедля его удавить, но умолили ее хитрые чертенята смилостивиться и просто выкинуть их к чертовой матери. Она и выбросила. А уж какими путями попал штоф в музей — мне неведомо. Да это и неважно.

В одном из залов центральной усадьбы музея истории Москвы, что на Новой площади, двое мужчин, по виду отец и сын, внимательно рассматривают прялку. Юноша вдруг достает телефон и начинает шустро нажимать на нем кнопки.

— Смс-ка пришла? — интересуется, не отрывая глаз от прялки, его спутник.

— Нет, меня интересует, что такое пряслице. Тут на этикетке написано про какое-то пряслице.

— Ну, давай спросим у старушки возле входа в зал. Вдруг она знает. Не звонить же по телефону, узнавать. Да и кому звонить? В мосгорсправку?

— Папа, ты отстал навсегда, — отвечает сын. — Звонить вовсе необязательно. У меня в телефоне загружен энциклопедический словарь. И не один. Там все написано.

— Твою … про твое пряслице тоже? — оторопело спрашивает отец.

— Конечно. И про него.

— И что же это такое?

— Ну… хрень такая маленькая, кругленькая. На пальцах не объяснить.

В московском музее истории водки, в отдельном зале собраны самогонные аппараты всех времен и народов, начиная с самых древних, африканских, в которых змеевиком служили питоны и анаконды. Для приготовления отравленных водок для змеевиков использовали ядовитых змей. Аппараты отечественного производства представлены очень широко — от самых больших, рассчитанных на многодетные крестьянские семьи, до самых маленьких, современных, состоящих из одного человека, живущего со своим автомобилем или кухонным комбайном. Поражает воображение микроаппарат, изготовленный уральским алкоголиком-самоучкой, — он так мал, что его можно положить под язык или в зубное дупло.

Вот стоят на трех разных полках три украинских водки — «Гетман Сагайдачный», «Гетман Мазепа» и «Гетман Хмельницкий». Пробовали их ставить на одну полку… Дерутся. Норовят друг у друга крышки открутить.

В девятнадцатом веке помещики заводили у себя водки на все буквы нашего алфавита, исключая яти — Анисовые, Березовые, Вишневые… Само собой, графья и князья имели наборы водок еще и на буквы французского алфавита, но таких гурманов было мало. Соберутся у помещиков гости, и такая потеха начнется… Загадают хозяева слово из разных букв. Бывает, что и длинное загадают вроде превосходительства или даже высокопревосходительства. И на каждую букву этого слова поставят перед гостем полную рюмку. Отгадывает гость, отгадывает… пока под стол не свалится. Простонародье тоже играло в эти игры. Правда, у мужиков слова были не в пример короче. Зато они их загадывали помногу раз.

На отдельной полочке стоит водка «Пушкин» — наше все, возведенное в степень.

А вот лежит модель чугунной медали с надписью «За пьянство». Ею принудительно награждал Петр Алексеевич своих подданных, когда они от долгого общения с ним все же спивались. Она весила семь килограмм, эта медаль, и ее тяжело было носить даже на трезвую голову. Затея с награждениями, однако, быстро провалилась, поскольку страна была не в состоянии выплавить потребное для медалей количество чугуна.

Картина «Иван Грозный спаивает своего сына» неизвестного художника-передвижника висит как раз над одним из самых ценных экспонатов музея — неупиваемым шкаликом девятнадцатого века. Для пущей неупиваемости шкалик запечатан сургучом. Специальный охранник, даже не имеющий права знать, к чему он приставлен, днем и ночью охраняет шкалик не только от посетителей, но и от сотрудников музея. Рядом со шкаликом лежит другая реликвия — рукав лабораторного халата Д. И. Менделеева, которым он занюхивал многочисленные эксперименты, проведенные им для выполнения своей докторской диссертации «О соединении спирта с водой».

На противоположной стене зала, приколотый к красному знамени висит, в окружении декретов о мире и о земле, первый большевистский декрет о водке, пропитый белогвардейской пулей. Его нашли на теле революционного балтийского матроса с эсминца «Бухой». Рядом со знаменем в почетном карауле стоит проспиртованное чучело красноармейца в буденовке с пустым граненым стаканом в руке. Нет такого посетителя… Достали уже. Табличку повесила администрация на грудь солдату этому «Не наливать!». Толку никакого. К концу рабочего дня еле на ногах стоит. И это чучело! А был бы живой человек — что тогда?

В музее собрана большая коллекция плакатов и агитационного фарфора на алкогольные темы. От фантастического «Пьянству — бой!» до реалистического «Пей, но дело разумей!» и далее к отражающему, как в зеркале, нашу действительность бессмертному изречению «Требуйте полного налива пива до черты 0,5л!».