Зоя Кураре - Революция чувств

– А я тебе спать и не предлагаю. Сашка Громов пьяный, я сомневаюсь, что у него сейчас встанет даже на тебя, моя цыпочка, – грубо сказала мужская тень.

– Что ты от меня хочешь? – запищал женский голос.

– Я хочу, чтобы завтра утром Комисар зашла к Сашке в комнату и обнаружила там тебя.

– И меня убила на месте!

– Ты ее плохо знаешь, не убьет, а жало мы у губернской змеи вырвем, – шептал мужчина.

– Неужели она тебе настолько мешает?

– Она когда-то влезла в мою личную жизнь, к тому же сегодня работает во вражеском для нас, Люсенька, штабе «Партии Губерний». Мы ее выведем из игры. Мы ей устроим такую личную драму, что она забудет о работе и политических технологиях.

– Ну, я не знаю.

– Я очень хорошо заплачу. Это важно. Очень важно. Считай, что это твое первое партийное задание. Три тысячи закраинок.

– Пять!

– Как скажешь. Я согласен.

Вик не понимал, о чем в темноте шепталась парочка, он почувствовал верным собачьим сердцем – хозяйке угрожает опасность. Пес, не раздумывая, прыгнул, намереваясь вонзить острые клыки в этих двуногих тварей, но вместо этого шипы строгого ошейника невыносимо больно, словно с десяток ядовитых шмелей впились ему в шею. Вик от боли взвыл, но не потерял самообладания, стал лаять изо всех сил. Дверь кухни распахнулась, и на пороге появился Сашка Громов, он неуверенно нащупал выключатель, и кухня за секунду наполнилась ярким светом, отчего присутствующие гости, да и сам пес сильно прищурили глаза.

– Вот вы где! – закричал сильно пьяный хозяин квартиры – Вы здесь, Петр Антонович, Люси! Ребята, побежали за коньяком, продолжим.

– Да выключи ты свет, глазам больно, – перекрикивая лающего пса, попросил Ковбасюк.

– По-шш-ли отс-ююю-да, пока Вик не со-ррр-вался, – не выговаривая половины букв алфавита, пролепетал Громов. – Нельзя, фу, фу! – скомандовал он более внятно агрессивному псу.

Все дружно покинули территорию кухни. Вик перестал лаять, уставился в окно, погрузившись в собственные собачьи неконтролируемые фантазии. Голос Ковбасюка долго слышался в квартире Женьки Комисар.

Светало. Женька сквозь сон слышала пьяные крики гостей. Она накрыла голову большой пуховой подушкой, как в детстве, когда хотела остаться наедине с мыслями и не слышать нравоучений родителей. Она дала себе слово положить конец ночным посиделкам мужа, с этой минуты творческая мастерская Александра Громова официально закрывалась для непрошеных гостей. Точка.

Петр Антонович безгранично доволен. Он ехал в такси домой. Точно попадая в ноты, Ковбасюк насвистывал гимн Советского Союза, удивляя прыщавого водителя, который периодически с интересом рассматривал в зеркальце заднего вида столь странного пассажира. Город медленно просыпался, а Ковбасюк еще не ложился спать.

Перед тем, как покинуть квартиру Женьки Комисар, он собственноручно подложил несопротивляющуюся сонную Люську на диван к бесчувственному Громову и заботливо по-отечески укрыл их полуторным ярко-красным пуховым одеялом. Жирная крыса успела стянуть с Сашки джинсы и нижнее белье. Узрев возбужденное мужское достоинство художника, Ковбасюк театрально сплюнул и не промахнулся, попал в натюрморт, валявшийся под его ногами. Бегло глянув на огромные красные болгарские перцы, аппетитно нарисованные на холсте, Петр Антонович скривился, потому что понял – размер имеет значение. Это не рекламная фраза, это факт, от которого у Ковбасюка в душе образовалась саркома, известная в народе, как черная зависть. Теперь он понимал Женьку, которая столько лет терпела выходки Сашки Громова.

– Так не доставайся же ты никому, – сказал Ковбасюк громко сонному Сашке, а возможно и мужскому достоинству художника. Достоинство нагло выпирало, намереваясь проткнуть пуховое одеяло и окончательно растоптать животное самолюбие финансиста. Петр Антонович не выдержал, набрал в рот слюней и театрально плюнул, на этот раз не на картину, а в лицо обидчику.

– Воды, – застонал Сашка Громов и облизал пересохшие губы. Ковбасюк подозревал, что Люсю после совместного пробуждения с Громовым в одной постели он потеряет. Невелика потеря, утешил себя первоклассный бухгалтер. Женщина, которой он по собственной шкале оценки самок, украшавших его крысиную холостяцкую жизнь, мысленно присвоил порядковый номер «два», его больше не возбуждала, ему хотелось новизны, острых ощущений. Да, он проигрывал Сашке Громову в размере, Бог его не наделил достойным болгарским перцем, ну и что? Зато, мысленно утешал себя Ковбасюк, он может похвастаться достойным положением в обществе, у него столько денег, что любому художнику не снилось.

– Теперь левее, затем прямо езжайте, – приказал Ковбасюк водителю такси, заподозрив, что тот хочет умышленно удлинить маршрут и заработать лишние пять закраинок. Петр Антонович не любил, когда с ним поступали нечестно, когда крысятничали.

Вдруг он поймал себя на мысли, что забыл последний куплет гимна несуществующей страны. А ведь когда-то в молодости, ранним утром, он просыпался под гимн Советского Союза, чтобы занять очередь за молоком для маленькой дочурки. Вот здесь раньше работала детская молочная кухня, вспомнил Петр Антонович, проезжая мимо неприметного одноэтажного здания. Как давно это было, в другой жизни, в другой стране. У Ковбасюка защемило сердце. Кто сказал, что жирные крысы живут только инстинктами? Они умеют чувствовать, иногда. Иногда им больно.

Отец за сына всегда в ответе

После звонка начальника управления коммунального хозяйства Николай Кузьмич Пузиков надолго закрылся на ключ в рабочем кабинете.

– Не быть добру, – так прокомментировал данный факт не до конца протрезвевший сантехник Косой.

– Сплюнь, дурак, – закричала на него маляр-штукатур Букашкина. Косой послушался и плюнул на пол, отчего вызвал еще большее негодование со стороны Букашкиной. Плотник Котов не выдержал, подошел к двери, сначала дернул ручку со всей силы, а затем наклонился и заглянул в замочную скважину.

– Что видно? – нервно поинтересовалась Букашкина, она любила сунуть некрасивый, как у Буратино нос, в чужие дела.

– Пьет, – констатировал Котов.

– Пьет, – занервничал Косой. Сантехник, не раздумывая, подошел к двери начальника жилищно-коммунальной конторы, локтями растолкал коллег, толпившихся у замочной скважины, и стал динамично бить кулаками в дверь.

– Николай Кузьмич, у меня к вам важное дело, откройте, это я, Косой.