Юз Алешковский - Чаинки

Ох и жаден глаз на первые впечатления! Зазевавшись, я потерял и провожатую нашу, и Иру. Провинциалы пялятся на меня как на инопришельца и крайне диковинного зверя. Толпой обступили. Ну а толпа китайцев это вам не толпа исландцев, которых и без того мало. Но у меня от такого многолюдья — праздничное, по детской еще привычке, настроение. Озираюсь по сторонам.

По-детски же перетрухнул, что потерялся. Что-то у кого-то спрашиваю.

Многие смеются. Весело (явно насчет меня) переговариваются. Ничего не понимаю. Мой плохой английский тоже никто не понимает, а разговорник у Иры в сумке. Беда. Пекин, елки-палки, даже не Париж, где снобы-ксенофобы демонстративно презирают английский, гнусно молчат в ответ на вопрос, но иногда пожалеть все-таки могут заблудшего туриста. А тут никто, видать, английского не знает.

Мне в стресс лучше бы не впадать. Может, думаю, для бодрости духа поддать? Но виски в сумке у Иры. Чтоб предупредить стресс, прибегаю к русской народной психотерапии, исторически проверенной и практически безотказной: вслух проклинаю себя самыми страшными матерными ругательствами. Тут же физия моя нервозна и похабна заливается краской стыда. Очень пожилой дядя говорит мне приветливо на неплохом нашем, великом и могучем: «Если вы жену, детей, бога, душу, мать потеряли сейчас, мы радио скажем позвать, здравствуйте, добро пожаловать, чем богаты, всегда рады, как говорится, до дома до хаты»..

Клянусь, услышать в такой ситуации русский — да это же, как подыхая в Сахаре от жажды, напасть вдруг на родничок с ледяным виски или просто с водой! Найдут меня, сироту, не оставят, подумал я и пристал к дяде с вопросами, что, как и откуда у него такой совершенный русский.

Миша меня, говорит, зовут… Институте в Урале учился… Нижний Тагил сталь разливал… любовь был… Клавдия… обком сказал: лучше, парень, коммунизм уезжай сам себе строить… рис сажай… Клавдия колхозу нужна… доказываю: любовь, товарищ, не картошка, даже не водка… русский китаец братья навек… какой там братья!.. водку пили, песни пели… Клава… Клава… силком обратно отправили, а тут партия тоже к себе не взяла… ревизионист, объявили, враг народа, значит… Теперь все хорошо… жена, дети, пенсия… слава Богу… всегда добро пожалуйста…

Тут вижу: вихрем мчится на меня разгневанная Ира. Как, думаю, все прекрасно складывается, жаль только разбитую любовь бедной Клавы и сталевара Миши… Ему напоследок успел все-таки сказать что-то крайне залихватское насчет грустных странностей жестокой жизни на Земле. Из-за Ириного гнева ни адреса, ни телефона не успел, дурак, взять. Уселся на свое место. Музыку включил водитель раньше, чем мотор автобуса. Заунывно-радостная такая оглушающе зазвучала мелодия расставания со столицей и ожидания приезда в провинцию. Поехали в Тайюань!

После установления личного рекорда продолжительности пребывания в небесах, решил слегка по-земному расслабиться. Врезал из горла виски и заел его половинкой китайской сосиски. Булку и сосиску, то есть нечто темно-оранжевое, длинное, в прочном пластике, успела купить для нас наша милая опекунша.

Поверьте, в колбасном изделии было три процента свинины, массированно подстрахованной от быстрой порчи зернистым крахмалом. Если уж американская сосиска, как, впрочем, и народная сосиска брежневской эпохи, есть совершеннейшие выродки в старинном семействе сосисочных изделий, то слопанное мною, просто вон из кожуры лезло, чтобы, будучи изделием картофельной, как нынче говорят, национальности, нахально втереться в почтенный колбасный ряд хотя бы на правах дальнего родственничка. Вот они, думаю, дурные веяния века, вот они, великому кормчему жевать бы их в мавзолее до конца света, плоды слепого пресмыкательства старинной китайской кулинарии перед конвейерами серости и бездушными стандартами американского нарпита. Слаба оказалась компартия Китая. И тут, видать, никуда не деться народу от проклятых хот-догов и кока-колы. Слюнки глотаю, вспоминая карские в «Самоваре» и цыплят-табака, не говоря уж о рыбном ассорти…

Покемарить бы, мечтаю, часок-другой, потому что до Тайюаня, столицы провинции Шанси, куда пригласил Иру институт финансов и экономики для натаски в английском молодых строителей человечного капитализма с социалистическим лицом, — до Тайюаня шесть часов еще переть. Размечтался, видите ли, поспать захотел! Куда там! Вдруг рев и грохот раздался, на дюжине телеэкранов замелькали титры, а потом и кадры какого-то жуткого фильма про уголовников зеков в зверски жестоком лагере Гонконга. Вопли-сопли… стрельба… побои… блатные драки… муки-суки-мотогонки на судзуки… — казалось, вся эта ушираздирающая мура возжаждала свести меня с ума… Что делать? как возопили бы на моем месте Чернышевский с Володей Ульяновым. Я принял единственно правильное в такой экстремальной ситуации решение. Сначала спускаюсь прямо в тартарары сортира, так низко расположенного в днище салона и так дрожащего под ногами, что… поверьте, даже при мощных трясках в южно-корейском боинге не испытывал такого страха. Впрочем, по сравнению с салоном, сызнова простите за вполне уместную звукопись, сортир был не адом, а всего лишь чистилищем. Тем временем совсем стемнело. Так что даже не поглядеть на заоконный пейзаж и не отвлечься от безумного грохота дюжины ящиков над головами. Как тут не сказать, что китайцы — народ необыкновенно шумный, обожающий грохот барабанов, медных тарелок, треск петард, песни, хохот, застольные громкие споры. К тому же мало кто стесняется громко окликнуть знакомого в местах многолюдных, а ведь немноголюдных публичных мест в городах Китая еще меньше, чем сливовых рощ на полюсе…

В общем, вновь врезаю виски. Желание спастись от неимоверно громкой стрельбы, ударов кулаками ментов в «бубны», то есть в лица зеков, от актерских спастись реплик, стрельбы и музыки — было таким мое желание страстным, верней, таким молитвенным, что задремал. Уверовав в силу автогипноза, уже не был беспомощной жертвой проклятых грохочущих ящиков. Ничего… ничего, дремотно мечталось мне, скоро до боссов китайского автобусного бизнеса дойдет, что надо бы и на земле выдавать пассажирам вшивенькие наушники, как это делается в небесах и на море.

К слову говоря, в Китае много чего предстоит сделать не только для развития высокоприбыльного туризма, но и для сравнительно комфортной жизни самих китайцев. Проблем в огромной стране и у самого многочисленного народа в мире, как я вскоре понял, навалом. Демография, экология, развитие экономики и сельского хозяйства, оборотная сторона высоких темпов роста, регионализм, нацменьшинства, Тибет, борьба с коррупцией, преступностью и наркоманией и так далее. Ни в одну из этих проблем, естественно, еще не успел вникнуть. Ведь взгляд туриста — обычно взгляд торопливый, жадный, а оттого поверхностный и слегка праздный, хотя весьма полезный как раз в силу своей поверхностности. Взгляд, брошенный с птичьего полета даже старым гусем с рюкзаком за порядком потрепанными крыльями, способен выхватить то, что сделается объектом пристального интереса и глубокой сердечной привязанности. Зачастую именно он, этот взгляд, становится папашей мечты о более вдумчивом знакомстве с разными городами, с глухими провинциями, с культурой и бытом стран и народов. Между прочим, нескованность, скажем, социологическими и политологическими задачами, то есть незашоренность глаз, буквально с первых же дней пребывания в Китае дала мне возможность учуять да и увидеть массу доказательств того, что начисто отсутствует в атмосфере энергичной здешней житухи, — отвратный душок всенародного депрессивного состояния. Душок этот, не переставая, изводил меня в одной стране, в России. Лично я, исходя из причин, вызывающих это состояние, верней, массовое заболевание, называю его красной депресней.