Метта Фуллер - Дневник проказника

Никогда больше так не буду. Довольно и этого урока. Отныне я не сделаю ничего дурного. Бесс хочет сегодня вечером пригласить общество на игру в крокет. Мне хотелось бы кого-нибудь нанять, кто мог бы сказать ей, что все крокетные шары мы с Чарли употребили на устройство турецкого базара, когда устраивали представление.

Наконец-то я все-таки стал хорошим мальчиком! Я сказал матери Джонни, что очень жалею, что по своей неосторожности чуть не отравил его и причинил ему столько бед. Я не согласился бы снова подняться на шаре, даже если бы мне позволили лететь даром. Нет, право же нет! Я очень исправился, и даже моя сестра Бесс говорит, что не узнает маленького брата. Причиной то, что со мной был ужасный случай, который легко мог иметь очень серьезные последствия — но этого не случилось! Слезы наворачиваются на глаза, когда я думаю о том, как огорчилась бы моя мать, если бы ее единственный сын утонул и погиб ужасной смертью.

Знаешь ли, милый дневник, недавно я с моими родителями совершил летнюю экскурсию. Мама говорила, что теперь нет Лили и Сюзанны, а Бесс помолвлена (с телеграфистом), стало быть, мама может отдохнуть; она так устала от семейных забот, в особенности от беспокойства о Жоржи — в особенности с последнего случая, когда он пропадал на шаре, — что папа мог бы для поправления здоровья взять ее в путешествие; а папа предложил Ниагарский водопад, и мы все нашли, что это отличная идея. Только Бесс стала спорить и говорить, что не пустит их, если они не возьмут с собою меня. Она сказала, что не хочет отвечать за то, что может случиться, если я останусь дома без папы.

Бесс — прелесть; она понимает, что к чему. Я выбежал на двор постоять на голове, когда они сказали, что решили взять меня с собой.

Мы поехали на следующий вечер, когда уже было темно — чтобы ехать ночью.

Если бы я храпел, как некоторые люди, я бы ни за что в жизни не путешествовал. Папа говорит, что это надувательство: брать три доллара за отделение в спальном вагоне и при этом не давать пассажирам заснуть. Какая-то личность лежала в верхнем отделении надо мною, и я попробовал заставить ее перестать храпеть, чтобы моя бедная мама хоть немного поспала. Я сунул ему в рукав иглу, а потом быстро лег и заснул.

Тот человек не мог понять, что произошло и выскочил в проход.

— Проводник! Проводник! — кричал он. — Меня хотят зарезать и ограбить!

— Пустяки, — ответил проводник. — У вас, верно, был кошмар.

— Возможно, — сказал пассажир, лежавший на другой стороне, — храпел он будь здоров, как.

Многие высунули головы и смеялись, а тот человек полез опять назад и целый час или около того лежал спокойно. Мне ужасно хотелось пить, как это всегда бывает, кода я еду по железной дороге, и как раз, когда все опять успокоилось, я позвал: «Проводник, принесите мне, пожалуйста, стакан воды». Он принес, но я все еще чувствовал жажду. Я не хотел опять беспокоить людей, а потому потихоньку слез и сам напился воды. Потом я опять спокойно пошел назад и, как мышка, полез на кровать, как вдруг раздался такой крик прямо мне в ухо, что я чуть с ума не сошел; меня вытолкнули, и я полетел в проход.

Каждая живая душа в вагоне высунула голову. Проводник схватил меня и стал так трясти, точно я был пыльный сюртук, а какая-то женщина, которая спрятала свои фальшивые зубы под подушку и у которой была совсем плешивая голова, охала, плакала и говорила, что приняла меня за мужчину. Я, оказывается, попал не в то купе. Но понемногу все опять улеглись, и покой и сладкий сон царствовали до утра.

Очень дурно, когда мужчины в сердцах ругаются — дамы так не делают. Мужчины в нашем спальном вагоне говорили ужасно скверные вещи, когда стали утром одеваться, и совсем из-за пустяка: бедный проводник перепутал все их башмаки — никто не находил своих ботинок или двух одинаковых. Проводник сказал, что все они были в порядке после того, как он их вычистил; поэтому некоторые очень свирепо смотрели на меня, бедного Жоржи, который как раз одевался, имея вид кроткий, точно ягненок; но, ах! на свете так много несправедливости, как говорится в книжках.

Мне очень жаль, что Бесс и Таузеру не суждено было увидеть водопадов. У меня не хватает слов для их описания. Они фантастически огромны, а шум их можно слышать за несколько миль. Там есть радуга и всякие другие интересные вещи. Водопады имеют четыре стороны: наружную, внутреннюю (в которую можно спуститься), канадскую и американскую. Они изображены в моем учебнике географии, но там нет ни слова о страшном шуме, который стоит здесь день и ночь.

Думаю, мистеру Барнуму стоит взять их в свое шоу и показывать за границей, как он это сделал с Томом-мальчиком-с-пальчик.

Водопады очень поучительны для маленьких мальчиков, так как самым превосходным образом показывают величие природы. Но проводники страшно дороги. Папа говорит, что их притязания достойны еще большего удивления, чем сами Ниагарские водопады. Ему не следовало бы брать проводника. В тот день, когда мы приехали, один француз собирался пройти по канату через водопады. Мама сказала, что он, должно быть, сумасшедший, но я этого не нашел: когда я его увидел, он показался мне таким добродушным.

Мама не хотела пойти и просила папу, чтобы он ни на минуту не спускал с меня глаз. Он обещал ей, что будет смотреть в оба, и она отпустила нас, а сама прилегла ненадолго, так как ночью в спальном вагоне ее постоянно тревожили. Было чудесно и немножко страшно смотреть, как тот человек переходил водопад: в чулках, с английским и американским флагами в руках; под конец он спросил, не пожелает ли кто-нибудь совершить хорошенькую маленькую прогулку в тачке. Он брался наверняка перевезти желающих или заплатить пятьсот долларов, в случае, если бы они утонули.

Я подумал, что приятно было бы пересечь водопад, а если нет, то получить деньги. Папа с увлечением разговаривал со знакомым, которого неожиданно встретил. Я видел, что он не обращает на меня внимания, и потихоньку улизнул к фокуснику и шепнул ему, что хочу идти с ним.

— Малыш, — сказал он, — ты не пожалеешь об этом, потому что прославишься на всю жизнь. Подумай только, ты — единственный мальчик, который когда-либо переезжал в тачке через водопады!

Я влез, а он дал мне два маленьких флага и сказал:

— Закрой глаза, если у тебя закружится голова. Предоставь все мне. Ты в такой же безопасности, как дома на своей пуховой перинке.

Но подошел противный полицейский, оттолкнул меня и спросил, где мои родители; он хотел арестовать их за жестокое обращение с детьми, а папа прибежал и хотел отлупить француза тростью.

Так и не вышло ничего из моей поездки. Это было слишком глупо. Мама сказала, что ни на минуту не спустит с меня глаз, пока мы на Ниагаре. Она была в ужасе при мысли, что я едва-едва избежал опасности.