Михаил Бару - Один человек

А на дворе уж май заканчивался. В соседних домах на скамейках чуть ли не в три смены старики сидели. Делать нечего — надо было пробиваться к мэру. Люся и Зина, как выбранные представители домовой общественности, пошли записываться к нему на приём. Однако же оказалось, что мэр на этой неделе не принимает, а на следующей у него командировка в город-побратим, а потом он собирается в отпуск, который не отгуливал последние десять лет…

И тогда наши старушки решились на захват. Встали утром рано и перегородили дорогу, которая шла в мэрию. Городок у нас небольшой, и дорожка к мэрии ведёт неширокая. Мэр на работу пешком ходит. Надо сказать, что Люся и Зина такой комплекции, что и трассу Москва-Симферополь могут перекрыть в случае надобности. Часам к девяти появился на дороге градоначальник. Тут они его, голубчика, точно Сцилла с Харибдой, и притиснули. Подробностей я этой беседы не знаю, а только не прошло и двух дней, как новенькая скамейка у нас во дворе была установлена. Конечно, не всё было сделано как должно, вкопали её не очень глубоко, некоторым сиделицам приходилось на неё буквально вскарабкиваться и потом сидеть, по-детски болтая варикозными ногами, но дарёной скамейке… Старики радовались как дети. Тут бы и закончить эту историю, но… нет. Приходится продолжать её дальше.

Скамейку мало того что неправильно вкопали, так и место для неё выбрали нехорошее. Как я уже говорил, во время ремонта теплотрассы была спилена огромная липа, под которой стояла прежняя скамейка. Липа давала тень. Чахлая акация, под которой поставили новую скамейку, укрывала своей тенью лишь половину посадочных мест. Оно бы и ничего, но старички и старушки плохо переносят солнцепёк, особенно те, у которых гипертония и комплекция близкая к апоплексической. Как раз у Люси и Зины имелось и то и другое в одном флаконе. И панамки от солнца их не спасали. Вообще-то они думали, что, потратив столько сил на борьбу, будут иметь почётные места в тени даже при полном отсутствии солнца. А оказалось, что лучшие места занимают те, кто раньше пришёл. Вот прямо так берут и занимают. Мало того — не хотят их уступать ветеранам движения. Особенно отличилась в неуступчивости Луиза Васильна из сорок пятой квартиры, известная нахалка. Между прочим, про неё доподлинно известно, что, работая продавщицей в нашем магазине «Подарки», ещё в советские времена она накопила прямо-таки несметные богатства. И теперь на пенсии живёт просто припеваючи. Вообще много чего выяснилось про всех участников посиделок. Про какого-то незаметного деда Колю выяснилось… да ничего, собственно, особенного и не выяснилось. Двое детей на стороне, дача, построенная на казённый счет, — всё как у всех. И этими ложками дёгтя можно было бы заполнить не одну бочку из-под мёда. Таки заполнили. В конечном итоге Люся и Зина вообще перестали садиться на эту злосчастную скамейку. Выходят на боевое дежурство со своими стульями и сидят в отдалении. Смотрят на скамеечников с укоризной. Разговаривают только друг с другом. А сами скамеечники разделились на два лагеря — теневиков и солнечников. Теневики во главе с «Луизкой» сидят и в ус себе не дуют, а солнечники хотят отправить ещё одну депутацию к мэру чтобы добиться установления второй скамейки. Люся и Зина, извещённые доброхотами об этой затее, предупредили меня, чтоб я прошений к мэру более писать не думал, поскольку раз такое дело, то чем хуже — тем лучше, и вообще их обида окончательная, бесповоротная и примирений быть не может.

А дальше… дальше и продолжать не хочется. Только плюнуть в сердцах да и сказать… Но что тут скажешь…

В начале восьмидесятых занесло меня вместе с археологической экспедицией в Самаркандскую область, в один из тамошних кишлаков. Копали мы там античные курганы. «Мы», конечно, громко сказано. Я «двигал отвалы», выражаясь на жаргоне археологов. Кроме того, в мои обязанности входило наблюдение за нанятыми землекопами из местных. Была у них такая слабость: прикарманивать себе всё интересное, что удавалось извлечь из этой древней земли.

Совхоз в этом кишлаке был виноградарский. Росли там лучшие во всём Узбекистане сорта кишмиша. Аборигены сушили его, раскладывая тонким слоем на плоских крышах своих глинобитных домишек. В зависимости от сорта кишмиша одни крыши были янтарного цвета, а другие — тёмно-красные.

В один из выходных дней пригласили нас в гости к уважаемому человеку — главбуху местного совхоза. Главбух был вообще человек некоторым образом причастный к археологическим изысканиям. Год назад в его дворе одна ташкентская девушка-археолог обнаружила внушительных размеров каменный фаллос. На недоуменный вопрос, откуда дровишко, главбух отвечал, что и сам толком не знает. Детишки (числом девять штук) где-то откопали и приволокли. Пусть играются, добавил он. Живём мы у шайтана на рогах, игрушек к нам не завозят. Ещё мы об него орехи и урючные косточки колем. А что? Для чего эта штука? Тут девушка-археолог предоставила слово давно давившемуся смехом студенту-практиканту, а уж он… Впрочем, не будем отвлекаться. Можно опоздать в гости к уважаемому человеку.

Взяли мы несколько бутылок тёплой водки самаркандского разлива, леденцов ташкентских главбуховым детишкам и пошли. Идти надо было по бетонке. Перед нами по ней проехал трактор «Беларусь» с огромным прицепом из металлической сетки, полным собранного винограда. Задавленный собственным весом, виноград не просто плакал, а рыдал своим сладким соком, и ноги приходилось каждый раз буквально отдирать от дороги. Вслед за трактором с грохотом катил деревянный ящик на колёсиках-подшипниках. Ящик был полон чумазых мелкокалиберных детишек. Сегодня у них был удачный день — они исхитрились незаметно прикрепить свой экипаж к тракторному прицепу, и было им простое деревенское щастье. То прилипая, то отлипая, мы добрались до двух больших жестяных щитов с наглядной агитацией. На одном из них было написано: «фауны — наши друзья» и пририсованы такие диковинные друзья, за обладание которыми любой зоопарк мира отдал бы всё, вплоть до последнего ежа. На втором была лишь короткая надпись «Эконом горючи — дело всенародное». Видимо, в этих краях экономить горючее было так же естественно, как не умываться, поэтому обошлись без поясняющих рисунков. От этого щита шла тропинка к дому, где нас уже заждались.

У железных ворот бухгалтерской усадьбы нас встретил золотозубой улыбкой сам хозяин и провёл в дом. Из двери летней кухни нам улыбнулась такой же сверкающей улыбкой супруга хозяина. Потом его мать. Собственно говоря, золотых зубов не было только у детей и собаки, огромной среднеазиатской овчарки. Тогда вообще была мода на золотые фиксы, а уж в Средней Азии, особенно в сельских районах, состоятельные граждане доводили её просто до абсурда. Я думаю, что и сейчас доводят, поскольку тамошняя мода ужасно консервативна. К примеру, галоши на босу ногу носят там без малого лет сто и ещё будут носить долго, по крайней мере, до экспедиции на Марс, которую нам обещают в первой половине нового века, точно будут носить. Но оставим галоши перед входом в гостеприимный дом главбуха. Нас провели в комнату для гостей (у этого дома была даже такая комната, что в тех краях большая редкость) и усадили на пол, возле накрытого стола. Мне досталось место как раз напротив стены с нарисованным непосредственно по штукатурке пейзажем. Чем больше я на этот пейзаж смотрел, тем больше мучился — где я мог его видеть? Я даже умудрился пропустить один из тостов за успех среднеазиатской археологии. Главбух посмотрел на меня и спросил: