Михаил Бару - Один человек

В новостях сегодня показали какого-то нашего министра. Прилетел он в одну из бывших советских республик. Кажется, в Киргизию. Встречал его у трапа самолёта местный начальник с животом размером с бронированный лимузин, стоящий неподалёку. И восточная девушка небесной красоты с цветами встречала министра. В атласном жёлтом халате, в расшитой тюбетейке, с толстыми косами и огромными глазами. Вы не поверите — министр мимоходом взял цветы у девушки и бросился обнимать местного начальника так, как будто их разлучили в роддоме и если б не этот официальный визит — им бы друг друга не встретить никогда. Вот поэтому-то я и не министр. Я бы стал обнимать девушку.

Незадолго до истории с Троей древние греки взяли хитростью и сожгли Двою. При помощи Конька-Горбунка. Но хозяин Конька-Гор буйка, Иван-царевич, заломил такую цену за аренду животного, что греки подумали-подумали, и стали запасаться фанерой…

Второй день празднуем двадцатипятилетие нашего института. Вчера была научная конференция. Сегодня капустник и фуршет. Народу у нас довольно много, поэтому фуршет всем выдали сухим пайком, и мы отправились по своим лабораториям праздновать. Сухой паёк, конечно, горло дерёт. В тумбочке-то у нас было. Есть и будет. Разводи и празднуй. Одна беда — дамы во вверенном мне подразделении интеллигентные. Подавай им соответствующие напитки. И мало не выпьют. Удивительно — с возрастом, я извиняюсь, грудь… ну, некоторым образом., усыхает, уменьшается. А возможности и потребности принять на эту грудь у них перпендикулярно увеличиваются. Такое вот закругление. На улице как на грех метель метёт, а дамы все с причёсками и на каблуках. Просят меня. Купи, говорят, нам шампанского. Посоветовавшись меж собой, добавляют — и пельменей пачку. Интеллигентность интеллигентностью, но без того, чтобы мешать французское с нижегородским, не обходится…

Снегу навалило по колено. Мороз ещё, конечно, не воевода, но уже и не простой стрелец. По такому морозцу и поехал я покупать себе зимнюю шапку на серпуховский рынок.

Продавец, жгучий брюнет-кавказец, в своём вступительном слове докладетосте о достоинствах той шапки, на которую я имел неосторожность посмотреть, сказал, что ей не будет ни сносу, ни сглаза. В их семье такие шапки передаются от отца к сыну, а от сына к внуку. И всё равно — шапка не снашивается. Чтобы добро не выкидывать, потом отдают какой-нибудь дворовой жучке или мурке, а те уж в ней хотят сами бегают в лютые холода, а хотят щенят с котятами высиживают. Отдельно было сказано о достоинствах меха и замшевого верха. Выходило так, что если погладить рукой замшевый верх, а сразу за ним жену и после этого ещё и не убояться сравнить нежность замши и жены… После этих слов я решился на примерку. Шапка была хороша, конечно, но, как мне показалось, немного тесновата, о чём я и сказал продавцу. «Брат, — ответил тот, — посмотри на свою голову. Она такая же, как и моя. Мне эта шапка даже чуть-чуть велика, потому что у меня нет твоей бороды». Он снял с моей головы шапку и надел на свою. Потом он вновь надел её на меня, а мою старую шапку, в которой я был, нахлобучил на себя. «Ну, — сказал он, — ты видишь разницу? Каким ты пришёл сюда и каким можешь уйти?» Я колебался. В последующие пять минут он перемещал шапки с головы на голову со скоростью опытного напёрсточника. Я и не заметил, как в процесс примерки вовлекли стоящего рядом похмельного мужичка с бутылкой пива. Его бритая голова была размером с большое антоновское яблоко и приблизительно такого же цвета. На нем, кстати, моя старая шапка приободрилась. Когда от моей головы уже шёл пар, я сдался. Продавец настоял, чтобы я шёл домой в обновке. Для старой шапки мне был выдан пакетик и наказ отдать её первой попавшейся жучке.

Перед отъездом домой зашёл я в какой-то ларёк с самоваром и выпил стакан чаю. К чаю взял «бутерброд с рыбой грудинкой». Именно так и было написано на ценнике. На вид и вкус — обычная грудинка. Может, раньше она и была рыбой, а потом жизнь её так ломала и корёжила, что она и освинела. По-всякому в жизни бывает. Половину от этого бутерброда скормил воробьям, скакавшим тут же, под и на столиках. Я, кстати, заметил, что если летом кормить воробьёв, то они просто с шумом и гамом клюют крошки, которые ты им бросаешь. А вот понюхавшие первого морозца воробьи клюют и заглядывают при этом преданно тебе в глаза.

У нас что ни день, то выходят новые переводы романов Харуки Мураками. Мне начинает казаться, что Мураками их потом просто переводит на японский задним числом и живёт припеваючи. Если, конечно, сам Мураками существует, а не является выдумкой всяких вагриусов, эксмо и прочих амфор.

Можно было бы переделать финал легендарного «Ленина в Октябре». Мятеж захлебнулся. Женский батальон с хихиканьем и свистом загоняет революционных матросов и солдат обратно на «Аврору». Крейсер немедленно поднимает якоря и на всех парах уходит. Ленин из Смольного тайком пробирается на конспиративную квартиру, у него повязка на лице, под которой действительно болят зубы. На квартире его ждёт записка от Крупской. «Володя, я больше так не могу. Я смертельно устала от всех этих разливов, прокламаций и революций. Мы с Лёвой'" уезжаем в Мексику. Передай Инессе (зачёркнуто)… хоть раз в жизни (зачёркнуто)… не картавь». Ну, и финальные кадры — триумфальное возвращение Керенского в мужском платье [11] Л.Д. Троцким .

Тихо в библиотеке. Так тихо, что слышно, как пролетают белые мухи за окном. В гардеробе старушка вяжет шарф длиной в двенадцать месяцев. Толстая и шерстяная анаконда уползает куда-то вглубь, под прилавок. В читальном зале старичок с авторучкой в нагрудном кармане пиджака дремлет над наукой и жизнью. Скучающая библиотекарша о чём-то беззвучно шевелит губами и рисует пальцем на толстых и пыльных листьях гортензии. Гортензия старая. Она ещё помнит, как на полке, над её горшком, стояло полное собрание сочинений вождя. Вот только не помнит — которого из. Ей тесно в горшке, и к непогоде корни просто выкручивает. Но она не жалуется. В конце концов, поливают регулярно и не тушат окурки в горшке.

Через неплотно прикрытую дверь каморки в глубине читального зала слышно, как кто-то говорит по телефону. «Надь, шампанское, нарезку и фрукты оплачивает профсоюз. Всё остальное приносим сами. Ну, как что? Салатики. Вас трое придёт — так три и принесёте. Ты со своим будешь? Только не надо перцовку. Клюквенную лучше… Да ничего не делаем. В хранилище часа два порядок наводили. Все уши в пыли. Чай пили с тульскими пряниками. Ленка принесла. Она с внуком приходила. С Минькой. Шустрый мальчонка. Пока мы трепались — залез под стол и нарисовал самолёт чёрным фломастером на Ленкином сапоге. Ага. Бежевые. Которые она на прошлой неделе купила. Ещё занимала на них до получки».